— У Иисуса руки были прибиты к кресту. Я показываю тебе лишь малую толику той боли, которую он испытывал, когда умирал на кресте за таких, как ты. За твои грехи. Ты плюешь ему в лицо каждый раз, когда не подчиняешься мне и Слову Божьему. Запомни это, Сибель.
Он вытаскивает вилку, и кровь брызжет из четырех крошечных ранок на моей руке. Если он не испортил мою руку на всю жизнь, это оставит едва заметный шрам. Забавно, что что-то столь болезненное заживет и исчезнет, словно и не ставило меня на колени.
Это то, чего хочет Бог, не так ли ? Меня на коленях, молящуюся о силе и стойкости.
Я трясусь как осиновый лист, пытаясь сдержать слезы. Мне хочется убежать в свою комнату и выплакаться. Свернуться клубочком и пытаться дышать через боль.
Но папа никогда не позволит мне убежать и спрятаться. Он бы предпочел, чтобы я проявила слабость перед братьями и сестрами. Он бы предпочел, чтобы я опозорилась.
Мои слезящиеся глаза встречаются со всеми тусклыми глазами, уставившимися на меня. Никто из них не делает и шага, чтобы помочь мне. Защитить меня. Успокоить меня. Они просто смотрят на меня, как безжизненные зомби, невосприимчивые к наказаниям, которые папа постоянно назначает мне. Они привыкли к моему неповиновению. И они привыкли предоставлять меня самой себе.
Я встречаю папин взгляд, его губы кривятся. Я недостаточно эмоционально отреагировала. Мне недостаточно больно для его удовлетворения. И это заставляет кровоточащие раны на моей руке ощущаться чуть менее болезненными и чуть более похожими на завершение.
Поэтому я делаю еще один глубокий вдох, беру ложку левой рукой и зачерпываю полный рот картофельного пюре.
Он не отрывает от меня взгляда, его лицо разглаживается в бесстрастие. Но я вижу блеск в его глазах. Злые мысли о моем хладнокровном убийстве.
Он не ученик Бога. Он — маленькая сучка Люцифера.
* * *
— Где ты, мамочка ? — спрашиваю я, мой голос разносится по пустой комнате.
Она пропала еще вчера, вскоре после ужина. Папа назначил встречу для всех своих любовниц, а она до сих пор не вернулась.
Тревога зародилась, когда я увидела, как некоторые из других женщин возвращаются в свои комнаты, на их щеках виднелись засохшие дорожки слез. Когда мама не вернулась вместе с ними, страх расцвел в моем животе и с каждым часом только возрастал.
Я свернулась в клубок, мой живот болел от беспокойства за маму.
Это все моя вина.
Если бы я послушалась папу, то мама не была бы там, где она сейчас. Наверное, мучается от боли. В одиночестве. В страхе за свою жизнь. Я чуть не задохнулась от следующей мысли.
Мертва.
Что, если он убил ее ?
Неужели папа действительно сделал бы что-то подобное — хладнокровно убил бы невинную женщину ?
Да. Шепчет этот тихий голос в моей голове, усиливая мой растущий ужас.
Я не хотела вести этих молодых девушек к тому, что, несомненно, травмирует их. Они новенькие в Церкви. Их родители присоединились и были слишком рады ублажать папу. Делая с ним вещи, о которых я никогда не читала в Библии.
Я не хотела, чтобы эти девочки, не намного младше меня, становились матерями. Подобно тому, как это случилось у мамы со мной и моими братьями и сестрами. Я была маминым первенцем. Ранее она обмолвилась, что ей было всего одиннадцать лет.