– Вы ко мне?
– Я Настя Тютюнина. Жена Андрея, – шепчет, смущённо опуская глаза. – Он со свекровью сегодня был у вас.
– Я не могу с вами говорить без присутствия вашего адвоката, потому что веду дело вашего мужа.
– Но можете выслушать?
Замявшись на минуту, решаю, стоит ли принять Настю и выслушать её версию. Яна не одобрит моего копания в грязном белье семьи и сострадании, которое я проявляю к оппонентам, но слёзный взгляд, который прямо сейчас душу из меня вынимает, заставляет согласиться. Приглашаю её в кабинет, предусмотрительно включаю диктофон, чтобы наша беседа была записана.
– Насколько я понял, вы выросли в детском доме?
– Да.
– И что хотите получить при разводе? – нужно уточнить, что нам ждать от жены. Я много раз встречал серых мышек, которые впоследствии выгрызали из мужей часть имущества под любыми предлогами.
– Половину квартиры.
– Настя, квартира принадлежала вашему мужу ещё до свадьбы, а значит, не является совместно нажитым имуществом и не подлежит разделу. На чём основано ваше желание? Простого «хочу» недостаточно.
– Мне дали комнату после того, как я покинула детский дом. Как только мы с Андреем поженились, Валентина Александровна сказала, что она мне больше не нужна. Выставили на продажу и уже через две недели её купили. Все деньги я отдала свекрови, которая сделала капитальный ремонт в квартире.
Чёрт! Поднимаюсь и, отойдя к окну, прикидываю, что нас ждёт в суде. А ничего. Потому что судья встанет на сторону сироты, которая осталась без жилья. Скоропостижный развод, инициированный свекровью, только добавит вопросов, потому что в глазах суда девчонкой просто воспользовались. И тот спектакль, который разыграла мамаша в моём кабинете, лишь ширма. Она всё прекрасно понимает и искренне боится лишиться части собственности.
– Доказательство вложений имеется? – наконец, поворачиваюсь к Насте, которая не сводит с меня глаз.
– Да, – кладёт на стол стопку фото, на которых запечатлены три комнаты с капитальным ремонтом.
По всему видно, что обновили всё – от пола до потолка. Девчонка не ожидала подвоха и, решив, что семья уж точно не подставит, вложилась в жильё, из которого её теперь наглым образом выгоняют.
– А фото «до» есть? Для суда.
– Нет, – Настя, спохватившись, прикладывает ладонь ко рту и всхлипывает, понимая, что сплоховала и имеет на руках лишь конечный результат.
– Они нужны, в противном случае доказать ваши траты не получится.
– Что же делать?
– Во-первых: визитка бесплатного адвоката, – протягиваю ей карточку Ирины Анто́шиной, с которой часто встречаемся в суде. – Во-вторых: фотографии необходимы, и вам с адвокатом стоит продумать, где их взять. А теперь идите.
– До свиданья, – бросает Настя на выходе и скрывается за дверью, а я радуюсь, что Яна уехала в суд по другому делу, и не застала жену нашего клиента.
Странное чувство зудит внутри, чего прежде не возникало даже при условии, что передо мной сидела многодетная мать, а я понимал, что муж делает всё, чтобы оставить жену ни с чем. Сострадание, возникшее при взгляде на Настю Тютюнину, которую, как щенка выкидывают на улицу, лишив всего, мне не нравится, но для меня это сигнал прислушаться и пойти верным путём. Нечасто интуиция поднимает голову, чтобы направить меня, но сейчас именно она вопит и бьёт меня ногами в печень, заставляя испытывать жалость к девушке.
На следующее утро передо мной гордо восседает Валентина Александровна. Бесконечная уверенность, как мне кажется, пошатнулась и сейчас женщина упёрлась взглядом в мою розовую стену, изучая нечто видимое лишь ей.
– Чего мы ждём? – выдержка подводит, и Тютюнина, наконец, изрекает нужный вопрос.
– Мы ждём вашу невестку и её адвоката.