Губы снова предательски сжимаются, и я начинаю плакать.
— Прекращай это дело! Ризван соплей не любит.
— Я не специально, — всхлипываю.
— Тебе что сказано было делать?
Опускаю голову.
— Сегодня на улицу больше не выходи. В комнате хозяина жди, как он сказал. И не зли его, Настя. Не зли.
Глава 21
Настя
Анвар уходит, и я остаюсь одна в комнате, как заключенная.
Хотя, я и есть заключенная.
Меня держат в страхе, в чужом доме, откуда нет выхода. Теперь еще и на улице запретили появляться.
Надежда бьется в груди отчаявшейся птицей. Безысходность пульсирует в каждой клеточке моего тела. Она буквально причиняет боль.
О своей семье я уже не думаю. Папа не успеет спасти меня до того, как все случится, как Ризван сделает со мной то, что хотел.
Предательские слезы я смахиваю сразу же. Мне хочется быть сильной, не сдаваться. Выстоять перед трудностями, не потеряв себя.
Через некоторое время меня приглашают на обед, потом на ужин. Весь остальной день я провожу одна в комнате. Желание выходить даже в коридор отбилось напрочь.
Я жду вечера с опаской. Чем темнее становится за окном, тем сильнее меня колотит. Пытаюсь уснуть, но это оказывается нереальным. Как только закрываю глаза, передо мной встает позорная сцена у бассейна.
Вечером, когда густая тьма опускается на территорию особняка, за мной приходит Соня.
— Тебя велели проводить в комнату хозяина, — сообщает мне она.
Ее слова проходят по мне острыми ножами. Хочу скорчиться от боли, но понимаю, что выбора у меня нет, поэтому послушно ступаю за горничной.
— Ты знала, что в бане будет много… — запинаюсь. — Много мужчин?
— Конечно, — хмыкает девушка. — Здесь кругом одни мужики, если ты не заметила.
— И все равно отправила меня туда?
— Ты предложила помощь, я дала тебе поручение, какие вообще ко мне претензии?! — недовольно заявляет Соня.
Закусываю губу. Наверное, я, вправду, зря начала эту тему. Просто заговор на каждом углу мерещится.
— Вот, пришли, — девушка открывает дверь в спальню хозяина. — Приятного вечера, — хмыкает.
Я пропускаю усмешку мимо ушей. Пусть все думают, что захотят. Неприятно, но я переживу. Не стану обращать внимания. У меня есть проблемы и поважнее.
Ризван сказал, что я должна ждать его голой. Вот только у меня рука не поднимается скинуть халат.
Я еще никогда не обнажалась ни перед одним мужчиной, и мне совсем не хочется делать это так.
Решаю подождать еще немного.
Чуть-чуть.
С глупой надежной на то, что бандит передумает.
— Я сказал ждать меня голой, Настя, — низкий тихий голос забирается под кожу, и я замираю, рвано вдохнув. — Хорошей шлюхе дважды повторять не надо.
Руки налились свинцом. Не получается поднять, чтобы хотя бы развязать пояс. Я просто застываю, точно статуя, холодное ледяное изваяние.
— Тебе повезло, что мой член хочет тебя, несмотря ни на что. Иначе бы давно разрабатывала горло в другом месте.
От этих слов я будто оживаю. Алаев еще сегодня утром четко дал понять, чего хочет от меня. Послушная. Доступна. Страстная.
Усилием воли заставляю себя сбросить халат.
Он царапает кожу, пока ползет по спине и плечам. Я чувствую, как оголяется в угоду бандита каждый сантиметр моего тела.
От неловкости вспыхивают щеки. Хочется провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Раствориться в воздухе. Но как я не стараюсь вообразить это — картинка не меняется.
Монстр, что стоит передо мной плотоядно скалится. Он не любуется мной, как можно было бы наивно подумать, а оценивает. Будто решает, сколько бабок готов отвалить за этот лот на аукционе.