Я не увлекаюсь подобным. Отнимает слишком много сил и времени. Меня не заводят ум и личные качества женщин — привлекает совсем иное.
Чувствую необходимость защищаться.
‒ Будто вы двое очень разборчивы. Видел я некоторых особ, с которыми вы трахались. Полный отстой.
‒ Я возмущен! ‒ отвечает Брент. Хотя его ухмылка утверждает обратное.
‒ По крайне мере, я знал их имена, ‒ парирует Стэнтон. — И немного о жизни и вкусах…
‒ Ну конечно, ‒ возражаю, — ведь сразу после слов «Сегодня хорошая погода» женщина обязательно выдаст: «О, кстати, у меня сифилис».
Стэнтон задумывается на миг, потом пожимает плечами.
‒ Вообще — то такое возможно. Ты удивишься, сколько всего можно узнать о женщине, если найти время на короткий разговор. Но даже если она не откровенничает, как только пообщаешься немного, то уже интуитивно чувствуешь, какой перед тобой человек. Это имеет большое значение, когда решаешь, в кого бы ты не хотел совать свой член.
Не хочется признавать, что друг прав, но он таки прав. В этот момент обещаю себе: если результаты анализов будут отрицательными, постараюсь получше узнать следующую женщину, которую захочу трахнуть. Хотя бы чуть — чуть. Чтобы больше никогда не пришлось иметь дело с таким вот дерьмом.
София наклоняется вперёд и, обхватив локти, опирается на стол.
‒ Ты позвонил своему врачу?
‒ Да. Записался на сегодня.
Я шарахаюсь от врачей, как от бубонной чумы. Каким — то краем сознания понимаю, что это глупо, но, на мой взгляд, стресс от сознания, что у тебя смертельное заболевание, убивает быстрее, чем сама болезнь. Предпочитаю не иметь представления ни о чем подобном.
Лучше уж внезапный сердечный приступ в самом разгаре фантастического секса или посреди судебного заседания. Вот так я хотел бы умереть. Через много, много лет.
‒ А знаешь, что хуже всего? — спрашивает Брент. Придурок все еще ухмыляется.
‒ Что-то может быть еще хуже?
Он кивает.
‒ Ага. Целибат, приятель. Никаких развлечений минимум две недели. Пока не придут результаты анализов.
‒ Две недели? Ты что, издеваешься? — У меня член болит от одной этой мысли; две недели… да это все равно что два года!
Брент толкает меня плечом — хочется его пристукнуть.
‒ Боюсь, что нет. Вам с Ханной на кое — то время придется стать моногамными.
Смотрю на него подозрительно, потому что понятия не имею, о чем он говорит.
‒ Ханна? Кто это?
Он крутит кистью.
‒ Ханна — рука.
Глава 3
Две недели спустя
Брент оказался прав. Эти две недели стали самыми долгими и мучительными в моей жизни. Я столько качался, что сломал скамью для упражнений. И мы с Ханной многовато времени провели вместе. Секс с ней приелся, да и она стала чересчур навязчивой. Пришло время послать ее куда подальше.
Я не сексуальный маньяк, не имею потребности трахаться каждую ночь, но две недели — чрезвычайно продолжительный период воздержания. Страшно поганая штука, как и мое настроение все это время. С каждым днем я становился все более нервным. Вспыльчивым. Невыносимым. Я дошел до предела.
И, конечно, был чертовски сексуально озабочен.
Стэнтон старается не пересекаться со мной в офисе. Возможно, причиной служит то, что однажды днем я пригрозил вырвать ему язык, когда он заигрывал по телефону с Софией.
И хоть я надеюсь, что сегодня моим мучениям придет конец, беспокойство из-за анализов еще больше сводит с ума. А это очень плохо для клиента, который только что переступил порог моего кабинета.
Милтон Я — Не — Могу — Следовать — Простым — Чертовым — Указаниям Брэдли.
Милтон Я — Был — Арестован — Потому — Что — Находился — В–Автомобиле — В–Котором — Обнаружили — Десять — Пакетиков — С–Героином — В–Бардачке Брэдли.
Дверь чуть не слетает с петель, когда я ее захлопываю и пронзаю придурка самым мрачным взглядом. Молокосос засовывает руки в карманы и идет к креслу, будто прогуливается по парку; море ему по колено.
«Ну ты у меня сейчас хлебнешь, ничтожество!»
Развалившись, Милтон устраивается в кресле. Я же сажусь за стол и складываю руки, чтобы не врезать ему. Спрашиваю:
‒ Что я тебе говорил?
‒ Это было не мое.
Мой голос становится ниже. Резче.
‒ Что. Я. Тебе. Говорил?