— Мне настолько нравится твой японский, что я сделаю вид, что всё понял.
— Как думаешь, роса может бороться за жизнь? – спросил Тору. – Или не за жизнь. Бороться ради борьбы. Может ли быть так, что, как только борьба, даже бессмысленная, прекратится, жизнь сразу исчезнет? И как может исчезнуть жизнь из воды? Как определить, живая перед тобой росинка или уже перенёсшая тысячи смертей и рождений? Смотрели ли на одну из её молекул динозавры?
— Погоди, погоди, – остановил его Юра. – А ты можешь ещё раз? На японском, медленнее.
Тору безропотно ещё раз прочёл строки, будто в самом деле забыв про вопросы, которые успел задать. Юра неуверенно, запинаясь и подбирая похожую интонацию, попытался повторить несколько слов.
— Говори мягче, – подсказал Тору, – так, будто хочешь рассказать маленькому ребёнку сказку.
Юра попробовал ещё раз, но снова прозвучал излишне резко и угловато.
— Ну нет, – выдохнул Тору, задумавшись, – мягче. Как будто ласкаешь любимого человека. Сейчас ночь, подключи фантазию. Ну или память, в конце концов, ловелас.
Он крепче прижал телефон к уху. Тору определённо нравилось чувствовать себя учителем.
— Может быть, в постели я груб и нетерпелив? – он почувствовал, как Юра ухмыльнулся – его ухмылка пробежала по спине мурашками. На фоне послышался едва различимый шорох. Кроткий и невинно-неловкий. Отвлекающий. Тору глубоко вдохнул, прикрыв глаза, и крепче сжал телефон в напрягшихся пальцах.
— С японским нельзя быть грубым, – объяснил он, – иначе будет сильный акцент и…
— А с японцами? – Юра коротко и сдавленно вздохнул. Тору надеялся, что он просто смеётся над ним и его неловкими комментариями. Но Юра определённо не смеялся.
— Я не пробовал с японцами, – Тору сказал первое, что пришло в голову. Мысли спутались. В комнате стало душно.
— Тогда покажи ещё раз, – попросил Юра, перейдя на расслабленный низкий шёпот. Наверное, он хотел спать, а Тору утомил его глупыми разговорами. Но класть трубку не хотелось. Нежелание прерывать звонок было гораздо больше, чем боязнь прослыть бессовестным эгоистом.
Тору медленно повторил строки, чувствуя, как ускоряется пульс. Это не было похоже на паническую атаку. Нет. Совсем нет. Обволакивающее тепло, окутывающее тело, – на мгновение в нём будто снова прорезалась жизнь.
— Боюсь, что мой учитель сегодня слишком мягок, и мне далеко до успеха, – Юра шумно втянул воздух через нос. «Уже зевает, – успел подумать Тору, – какой же я скучный». В трубке что-то звякнуло. Тору до крови прикусил губу.
— У тебя получится, – приободрил он, усомнившись, что получится у него самого. – Просто делай так, как я говорю. Поначалу всё всегда идёт тяжело.
— А потом становится хорошо, – продолжил Юра. Тору прислушался к его потяжелевшему дыханию и своему давно ощутимому стыду.
— Именно так, – согласился он. — Поэтому повтори ещё раз. Плавно. Понимаешь, русский, он сам по себе грубее.
— Зато ты универсален, – заметил Юра, – твой русский не хуже японского. Хотя мягкий японский звучит как-то, – он ненадолго прервался, и в трубке послышались тихие плавные шорохи, – естественнее.
— Мне больше идёт быть мягким японцем? – переспросил Тору. Он повернулся на бок, продолжая плотно прижимать телефон к уху. Он хотел слышать всё: от едва уловимого шороха до скрипа компьютерного кресла. Происходящее отвлекало, вытягивало из мыслей и заставляло ещё хотя бы на мгновение продлить нежное чувство жизни.
— Тебе обязательно выбирать?
— Повтори, – попросил Тору, хватаясь за ниточку, держащую его над пропастью, – ещё раз.
Кобаяси Исса никогда не простил бы ему. Никогда.