Взгляд Градского бесцеремонно ощупывает мое тело, заставляя его загореться.
— Ты серьезно? — снова выгибает он брови.
Все же кошусь на нашего официанта. Он будто тоже ждет моего ответа.
— Серьезно…
— Добавьте в ее заказ бургер с говядиной и карамельным луком, — обращается к нему Влад. — Тебе диета не нужна, — говорит мне. — Скорее уж наоборот.
На моих щеках вспыхивает краска.
Жду, пока останемся одни, и только после этого спрашиваю:
— Хочешь сказать, я худая?
— Ваш бульдог весит больше, чем ты.
— Тебе не нравится? — спрашиваю его без всякого кокетства.
— Нравится, мы это уже выяснили, — отвечает он.
Мое сердце ударяется о ребра с такой силой, что становится жарко.
Градский наблюдает за сменой эмоций на моем лице с расслабленной заинтересованностью. Я чувствую себя открытой книгой. Вся как на ладони перед ним.
— Как твоя голова? — спрашиваю с вызовом.
— Дерьмово.
— Хочешь помолчать?
Он забрасывает за голову руки и сцепляет их в замок на шее.
— Не хочу. У тебя красивый голос. Ты могла бы стать хористкой.
Мне хочется то ли зардеться, то ли скрипнуть зубами.
— Я кошмарно пою, — делюсь с ним своей «тайной».
— Кто бы мог подумать, — улыбается Влад.
Вокруг его глаз собираются лучики морщинок, но это не делает его старше. Он выглядит молодым, ярким и самоуверенным. Это губительная смесь, особенно для меня.
Отворачиваюсь к большому панорамному окну, чувствуя, как тепло растекается по телу легким покалыванием. Потому что в компании этого мужчины мне чертовски хорошо, даже несмотря на то, что он большую часть времени ведет себя как задница.
Отпив из стакана воды, откашливаюсь и интересуюсь:
— У тебя есть любимое число?
— Мое любимое число? — спрашивает с усмешкой.
— Да.
— Пф-ф-ф… — выпускает из себя воздух. — Шестьдесят девять, — бросает.
— Почему шестьдесят девять? — спрашиваю на автомате.
— Догадайся, — предлагает он.
На моем лице очередная карусель эмоций.
Я издаю смешок и накрываю ладонью щеку, потому что у меня только одна догадка, и она ужасно пошлая. В ответ на эту пошлость решаю поделиться своей философией:
— А я люблю цифру восемь. Если ее перевернуть, будет знак бесконечности. Хочу сделать такое тату.
— Бесконечность — это очень долго, — замечает Влад.
— Смотря для чего.
— Для чего угодно. Все рано или поздно надоедает.
— Любовь не надоедает, — стою на своем.
— Все проходит, особенно любовь, — философствует он.
— Я надеюсь, что нет.
— Я в этом не сомневаюсь.
Игнорирую эту насмешку.
— Я бы не смогла играть, если бы не верила в это. А он, — намекаю на Антона, — не смог бы петь.
— Поверь, его интерес к любви отношения не имеет, — просвещает Влад. — Он просто хочет выебать твой «внутренний мир».
Я выпрямляюсь так, что задеваю под столом его ноги своими.
— Градский, заткнись… — прошу его звонко.
В ответ он смеется, разминая шею и сверкая белыми ровными зубами, а наши ноги продолжают контактировать. Он не может этого не замечать, он просто позволяет этому продолжаться, делая вид, что ему все равно.