Даже в темноте я разглядела его ошарашенное лицо.
— Что не так?
— Ты не можешь продолжать делать это со мной, — сказала я. — Или ты спишь со мной до моего Дня Рождения, или нет.
— Прости, — сказал Алекс, убирая мои пальцы со своих джинсов и ложась обратно на кровать. Мы смотрели друг на друга, и он держал моё лицо в руках, пристально вглядываясь в него. — Ты права. Это хреново, с моей стороны, тереться об тебя членом и… — он вздохнул. — Этого больше не повторится.
Я уставилась на него, ненавидя и любя одновременно.
— Я не этого хочу.
— Знаю, — сказал он, целуя меня в кончик носа.
Алекс нарушил сделку уже в миллионный раз. Если он мог мошенничать и нарушать правила, почему не могла и я? Больше не придерживаясь своего слова, я закинула руки ему на шею и поцеловала его. Это не было мягко или нежно как в первый раз, когда наши губы встретились. Это был решительный и пылкий поцелуй. Я так сильно его хотела и отказывалась ждать. Он замер, не зная, как реагировать, но, когда я зажала его кольцо в губе между зубами и потянула, он отпустил себя. Он перекатил нас, оказавшись сверху, углубил поцелуй, и наши языки впервые встретились. Я выгнула спину, прижимаясь грудью к его груди, и раздвинула ноги. Он устроился между ними, накрывая меня, и наши тела двигались как одно целое. Алекс толкнулся в меня бедрами, и это было так сильно, убедительно и настойчиво, но поцелуй прервался. Когда я попыталась вновь найти его губы своими, их близко уже не оказалось. Он прижался лбом к моему плечу, пока мы оба пытались отдышаться.
— Ещё, — произнесла я, пытаясь притянуть его лицо обратно.
— Детка, я не могу.
Его тон был таким похотливым и одновременно измученным, но я улыбнулась, потому что он назвал меня «детка», а не «мелкая». Был ещё один раз, когда он использовал это прозвище. Во время нашего первого урока стрельбы, когда я заехала себе пистолетом по лицу. Я не придала тогда этому значения, но теперь, если подумать, такое обращение выдавало его чувства ко мне. Одно неудачное движение сказало бы мне о многом, если бы я обратила на это внимание.
— Почему ты не можешь? — спросила я, и он тяжело вздохнул. Я прервала его, прежде чем он смог заговорить. — И не смей говорить чушь про мой возраст, ладно? Мы оба знаем, что дело не в этом.
Он продолжал прятать лицо в моих волосах, крепко держа меня в своих объятиях.
— Потому что ты единственная, кто не безразличен мне в этой чертовой жизни, и я не… — медленно пробормотал он и так тихо, что я почти не слышала его. — Я не хочу сделать что-то, что разрушит это.
— Почему ты возносишь меня на пьедестал? — поинтересовалась я, скользнув пальцами в его волосы, спутывая их. — Я не хорошая или идеальная, как ты, возможно, думаешь. У меня также есть свои демоны, как и у всех остальных.
Он покачал головой, сильнее прижимаясь к моему плечу.
— Если позволю себе быть с тобой без ограничений, я боюсь, что причиню тебе боль, сломаю тебя как Ленни.
Я растерянно свела брови.
— Ленни?
Он кивнул.
— Как в книге «О мышах и людях»?
Алекс приподнялся на локтях, улыбаясь мне.
— Видишь, ты, блядь, всегда знаешь, о чём я говорю. Какой ребёнок твоего возраста знал бы о Ленни и этом щенке? Вот что я чертовски люблю в… — он резко остановил себя, отвернувшись от меня. — Может, Сойер прав.
Я уставилась на него, растерянная из-за упоминания о Сойере, а также будучи не в состоянии осознать, что «слово-на-букву-Л» соскользнуло с его языка. Он думал и верил, что будет любить меня слишком сильно, и что сила этой любви сокрушит меня? Я, правда, ещё не решила, имел он это в виду буквально или метафорически.
— Боже, Алекс! — засмеялась я, протянув руку и разглаживая морщинки, которые проступили на его лбу из-за тревоги. — Почему ты всё усложняешь?
— Я не знаю, — сказал он, вернув свой взгляд ко мне. Он опустил свои губы, резко прижав их к моим в лёгком поцелуе. Он закончился прежде, чем я смогла ответить, и снова зарылся в мои волосы. — Я сражаюсь в проигранной битве. Выход прост.
— Перестань бороться.