— У вас и такое есть?
— У нас разное есть. Но, конечно, не в стенах Академии. Полагаю.
После некоторого молчания он подошел к двери и снова начал устанавливать свою стену молчания. Когда закончил, обернулся ко мне:
— Готова?
Я замерла. Эта штука должна скрывать громкие звуки. Так насколько же будет больно стирать мою татушку, если он решил, что просто закрытой двери не хватит?
— Это обязательно? — Я кивнула на дверь.
— Если ты не хочешь, чтобы на твои крики к нам на этаж поднялись Бессменные.
— Но Морт ведь… Он выбил гребаную дверь к чертям! — Меня затрясло от страха. Больно будет настолько, что кричать я буду сильнее, чем был грохот от упавшей двери? Нет-нет-нет, к такому я готова не была. — Почему эти Бессменные не пришли тогда?
— Потому что Морт хоть и выглядит полным кретином, но тоже умеет ставить заглушающие барьеры. Вот когда он вырубился, мне пришлось ставить свой. Заклинание не всегда работает, если его создатель валяется без сознания.
— Эйден.
— Да?
— Будет очень больно?
Он кивнул.
14.
— Я постараюсь быть осторожней.
— Может, всё-таки у Морта спросим какую-нибудь наркоту?
— Поясни.
— Зелье, сыворотку, какой-то дурман, который меня вырубит хотя бы на время.
— Линн. — Он почти нежно взял меня за руку. — Я не знаю, как твой организм может отреагировать на непонятные смеси, которые делает Морт. Мы можем рискнуть, но я не могу представить себе возможные последствия. Всё, начиная от самовозгорания, до полного безумия. Максимум что я могу — это напоить тебя до беспамятства. Но весь завтрашний день ты будешь страдать от похмелья.
— Плевать, я согласна.
Все круги похмельного ада я успела пройти на втором курсе, когда трепет первокурсника поутих, а серьёзность третьего курса ещё не наступила. Так что бояться похмелья было странно. Хотя здесь нет жирного и острого доширака и растворимого аспирина — лучших друзей похмельного студента. Но должны же быть в целительском крыле какие-то обезболивающие.
Он кивнул и вышел из комнаты. Вернулся, когда я уже прокрутила все возможные воспоминания о болезненных ощущениях, которые мне доводилось испытывать. И нанесение татуировки было совсем не на первом месте.
Эйден поставил бутылку на пол возле кровати. Достал из комода стакан и наполнил его доверху темно-рубиновой жидкостью.
— Это водка? — слабо спросила я.
Но Эйден никак не мог знать знаменитой цитаты, так что на стуле он не подпрыгивал.
— Сильнейшее креплёное. Пей всё сразу, не растягивай.
Я сперва сделала небольшой глоток, чтобы распробовать вкус. Хороший портвейн, не более. Зажмурилась и опустошила немаленький стакан. Под конец в меня уже не лезло, но я продолжала пить, помня о стене молчания, которая только и ждёт моих криков. Эйден терпеливо ждал.
— Теперь можешь раздеться.
— Что, прости?
— Штаны можешь не снимать. Но твоя… футболка мешает. Мне нужно больше пространства на коже.
Я забрала волосы в высоченный конский хвост, чтобы они как можно меньше мешали Эйду, но снимать футболку не торопилась.
— Жду, когда ты отвернёшься.
Кажется, он умеет ещё и глаза закатывать.
Я прикрылась покрывалом и легла на кровать лицом вниз. Эйд сидел рядом, растирая руки.
— Скажи, как будешь готова.
Я поняла, что отступать уже поздно, и промычала “давай” в подушку.
Горячие пальцы легли мне на шею, и я дёрнулась.
— Тише. — Он говорил размеренным шёпотом и успокаивающе провёл пальцем по татуировке. — Будет чувствоваться вот так, только медленнее и больнее. Не задерживай дыхание. Можешь кричать, а если станет невыносимо, скажи, я остановлюсь.
А потом меня коснулся огонь. Это было не просто больно. Это было втрое больнее всего, что я когда-либо испытывала. Я орала до хрипа, сотню раз умоляла Эйдена остановиться, но он только делал небольшую паузу, охлаждая горящую кожу потоком холодного воздуха, а потом продолжал. Мне казалось, что если бы он просто решил срезать с меня кожу, было бы не так страшно. Его вторая рука давила мне на плечо, не давая дёрнуться. Иногда при моих криках его пальцы слишком сильно впивались в меня, но я старалась отвлечься на это ощущение, чтобы хоть как-то ослабить кипящую лаву на шее.
Когда всё закончилось, он наложил охлаждающую повязку и погладил меня по волосам. У меня к тому времени не осталось сил на крики, и я только плакала, вцепившись зубами в подушку. Эйд сполз на пол и начал гладить меня по спине. Покрывало давно сползло куда-то к ногам, но мне было плевать на такую мелочь.
— Прости. Ты же сама понимаешь, это вопрос выживания. Мы не можем рисковать.