А потом наступила тишина.
Марина тяжело дышала. Они стояли так около нескольких секунд, прежде чем он снова посмотрел на девушку, повернув голову, возвращая ей нормальное положение. Щека слегка покраснела. Ошеломление вытеснило в его глазах все остальные эмоции, даже горящую доселе ярость.
Но Марина знала – пройдёт минута, и она воскреснет с новой силой. Как только до него окончательно дойдёт произошедшее.
Девушка медленно подняла подбородок, не отводя взгляд. Злость на него начала отступать, и только сейчас Марина почувствовала, что едва ощутимо дрожала. Скорее, на фоне бушующих эмоций от совершенного смелого действия, нежели от гнева, пылающие ленты которого сковывали её ещё меньше минуты назад.
Она ничего не сказала. Просто резко развернулась, поправляя ремешок снова съехавшей сумки, дёрнула на себя ручку тяжелой двери и зашла внутрь, стараясь, чтобы все эти действия не получились слишком лихорадочными. Словно она бежала от него.
Потому что она бежала. И отчаянно не хотела, чтобы он понял это.
Глаза метались по подъезду. По стенам, окрашенным в бледно-голубой цвет, по металлическим перилам, по низким частым ступеням, не видя перед собой ничего. Проваливаясь в пространство вокруг. В одно мгновение взгляд застыл, и Марина прислонилась к стене.
Несмотря на напряженный конец, на душе стало намного легче. Она смогла. Она сказала.
Всё кончено.
Свобода легла на плечи девушки вместе с солнечным маревом, льющимся из окон. Марина вдохнула ее, ощущая знакомый запах скошенной травы, и ей вдруг показалось, что именно так она и пахнет. Настоящая. Приносящая счастье. Заглушающая гул крови в ушах.
Свобода.
Девушка облегчённо вздохнула, улыбаясь. И улыбка эта, наконец, получилась совершенно искренней.
– Ты правильно поступила, – мама сделала глоток чая и опустила кружку на колени, грея в руках. Её действия были плавными, неспешными, по-женски изящными. – Если больше ничего не чувствуешь, то зачем держать человека рядом с собой? Это тяготит и его, и тебя. И если он давил на тебя. Это ужасно. Так не должно быть.
Марина тоже обхватила свою кружку ладонями, однако приступать к напитку не спешила. Взгляд скользнул к матери, и девушка невольно обвела им мягкие черты родного лица. Каштановые волосы собраны в низкий хвост, касаются концами лопаток. Несколько коротких прядок выпали из простенькой причёски и теперь ложились на низкие скулы. В глазах приятное чувство расслабления после трудного рабочего дня.
Сейчас всё, что нужно для её счастья и комфорта, – это чашка зелёного чая со вкусом лимона и мелиссы и мягкий диван, по которому можно было расплыться и отдыхать.
Марина вздохнула и откинулась на сваленные за спиной подушки, устраиваясь удобнее. Разговоры с мамой всегда были чем-то приятным и успокаивающим. Чем-то, что придавало сил и поднимало настроение, даже если весь день до этого был одним сплошным негативом. После таких бесед зачастую казалось, что всё хорошо. Что можно найти выход из любой ситуации. Главное – подумать головой. Проанализировать, не поддаваясь эмоциям.
И не стоило тратить драгоценные нервы, не уставала повторять мама, – их и так было немного. Если можешь что-то исправить – вперёд, а если нет, то, собственно, зачем переживать?
– Да, это точно, – Марина огладила большими пальцами кружку в ладонях, опуская взгляд на напиток. Долька лимона плавала на самой его поверхности.
– Тем более что он ведёт себя, как лошара.
Фраза прозвучала живо и неожиданно, заставив девушку рассмеяться. И убедиться в очередной раз в том, как сильно она любила такие моменты. Когда они просто сидят перед телевизором в гостиной. То увлечены какими-то программами или фильмами, то – разговором. Спонтанным, обо всём подряд, заряжающим. Смеются, рассказывают друг другу, что нового произошло за день, обсуждают.
Даже если они молчали, на душе было мирно. Напряжение не чувствовалось ни в коем разе. Только уют и комфорт, лениво циркулирующие в расслабленном теле. А по-особому уютно становилось, когда по стёклам приглушённо барабанил дождь. Мерно и негромко, будто бы убаюкивая, расслабляя ещё сильнее. Марина глянула в окно – сейчас дождя не было, но вот-вот должно начать смеркаться. Тёплый солнечный свет затоплял комнату, однако не резал глаза. Наоборот – вписывался в эту обстановку как нельзя лучше.