— Эй, сеструха, не стоит так нагибаться в доме, где живут мужчины, — казалось, он собрался все обратить в шутку.
Я резко выпрямилась. Едва не охнула от возмущения. Не сдержалась, все-таки шагнула к нему и залепила звонкую пощечину.
— Ты здесь не живешь и жить не будешь, — прошипела, не скрывая свою злость, и удалилась из зала в кухню.
Едва добралась до стула, как рухнула на него, не в силах больше стоять на ногах. Ладонь пылала. А меня трясло после произошедшего: от дикой ненависти, от желания сию же секунду выставить ублюдка за дверь, от банальной обиды.
— Надо было не соглашаться, — безмолвно прошептала и, тряхнув головой, поднялась, чтобы поставить чайник.
Единственное радовало, что все еще можно повернуть вспять. Сейчас он или сбежит отсюда, или же придет и нагло встанет в дверях. А я открою ему горькую правду. Пусть знает, что собственный отец приказал своей подчиненной перевоспитать его, а та не стала марать руки и сбросила обузу на двоюродную сестру. Видимо, больше из Юлиных знакомых никто не согласился. И правильно, кому вообще нужен такой шалопай?
Послышались приглушенные шаги. Я нехотя посмотрела на остановившегося возле стола миллионера.
— Ну? — с горькой усмешкой спросила.
— Что ну?
— Извиняться будешь? Или снова — нагадил, как бездомное животное, и сбежишь в какую-нибудь норку, поджав хвост?
Роме не понравилось сравнение. Он шагнул в моем направлении, а я отступила, увеличивая между нами расстояние.
— Кто же знал, что ты такая?
— Какая? — фыркнула я.
— Ну, зажатая. Чего ты боишься? Отвечаю, тебе бы понравилось. Я не собирался делать больно и ждал бы до последнего, пока не попросила бы сама, — он посмотрел на засвистевший чайник, потер щеку и собрался выйти из кухни.
Вот так! Ни извинений, ни маломальского осознания своей вины я не дождалась. Словно это в порядке вещей.
— Все?!
— А что ты еще хотела? — не понял миллионер, встав в дверном проеме.
— К примеру, пояснить, зачем выбросил нормальную еду. Почему порезал мне скатерть и не удосужился оставить хоть немного минералки, а пустую бутылку поставил обратно в холодильник, — говорила я с натянутым спокойствием, ощущая, как внутри бурлит гнев. С каждым новым словом он разрастался все больше и больше. Казалось, я сейчас взорвусь, выплесну наружу всю ненависть по отношению к этому человеку, и от моей ярости его не ничего не спасет.
— Ты просила прибрать, я прибрал. Не нравится? Нужно было самой меня покормить. Все или есть еще какие-то претензии?
— Неужели ты ничего не понимаешь? — я не переставала поражаться его наглости.
— Если надо, я все оплачу, — вздохнув, сказал миллионер и засунул руки в карманы.
— А давай! Валяй!
— Я так и знал, — усмехнулся он.
— Что ты знал, лодырь несчастный? — все-таки сорвалась я. — У тебя хоть копейка заработанных собственным трудом за душой есть? Живешь за счет родителей и горя не знаешь, шляешься по барам, пьешь неизвестно сколько, пристаешь к девушкам и считаешь, если какая-нибудь вдруг отказала, значит, в ней самой что-то не так. Разве? Думаешь, ты кому-то вообще нужен? Бездельник ты, Рома, и лодырь. Самый настоящий упырь!
— От упырихи слышу! — ответил миллионер в том же тоне. — В зеркало сперва посмотри, а затем оскорбляй других. Решила развести меня на деньги? Так скажу сразу — не выйдет. Курочки, они и в Африке курочки — все на одно лицо, — пренебрежительно кинул он, махнув в мою сторону рукой.
— Убирайся из моей квартиры, — ледяным тоном произнесла я.
— Да пожалуйста! Больно хотелось в этой помойке оставаться.
Я промолчала.
Делала вид, что не слышу его возни, пока он одевается, не обращала внимания на его шаги в моей комнате, где после ночных поползновений остались на полу носки. Все это время заваривала чай и размешивала сахар. Можно было сказать еще пару ласковых слов, но кому они нужны? Все, Ходоров-младший уйдет и исчезнет из моей жизни, оставив после себя лишь самые ужасные воспоминания.
— Скатертью дорожка, — пробурчала себе под нос, но все же вышла в коридор.