— Вот кем ты должна стать, — сказала она своему отражению. ― Тебе нужно играть в его игру. Даже если это будет стоить тебе жизни. Ты должна попытаться помочь ему, спасти его душу.
В тех местах, где ее душил Рафаил, шея покрылась красными пятнами.
Он душил ее.
Мария вздрогнула, вспомнив зловещий проблеск, мелькнувший у него во взгляде, когда он сжал руки у нее на горле. Рафаил был неумолимым и хладнокровным убийцей.
Она молилась, чтобы в нем еще оставалось что-то помимо злобы. Какая-то затерянная частичка света. Что-то хорошее в глубине его души, к чему она могла бы воззвать, вытянуть на поверхность и прекратить его ужасный образ жизни.
Мария стянула через голову платье, стараясь не допустить, чтобы беспокойство сломило ее решимость. Затем сняла лифчик и трусики. Повернувшись к душу, она не нашла в себе силы оглянуться на отражение в зеркале. За все эти годы после ее спасения с ранчо Уильяма Бриджа, она ни разу не осмелилась взглянуть на свою голую спину.
Она не была готова вновь переживать те дни. В особенности сейчас. Не тогда, когда она вновь оказалась в аду.
Встав под обильные струи воды, Мария глубоко выдохнула. Этот душ был мощнее, чем в монастыре. Он был роскошным — весь выложенный плиткой из дорогого оникса с глянцевым покрытием. Сбоку на полке стояли шампуни и кондиционеры. Гели для лица и тела, бритвы — все, что только могло понадобиться.
Мария взяла с полки новую мочалку. И стерла с себя все следы прошлой ночи — грех, дым и увиденные ею сцены разврата. Она знала, что нечто подобное ждет ее и в ближайшие дни, или даже недели… столько, сколько времени потребуется Рафаилу, чтобы устать от нее. Она взглянула на свои запястья и лодыжки, на проступившие вокруг них красные полосы. К шее было больно прикасаться.
Мария закрыла глаза и прислонилась головой к мокрому кафелю. Затем вздохнула. Она пыталась успокоиться, настроиться на цель, и тут, вдруг, у нее в голове возник образ матери-настоятельницы.
— Я хочу навсегда остаться в монастыре, — сказала Мария матери-настоятельнице, когда та положила руку ей на спину.
Мария проснулась с криком посреди ночи, по щекам у нее текли слезы.
— Я не смогу снова выйти туда… — прошептала она. — Этот мир, эти жестокие люди, которые в нем живут…
Мария покачала головой.
— Я хочу служить Богу в уединении. Быть его преданной слугой.
Глаза настоятельницы наполнились сочувствием. Она знала о прошлом Марии. Знала о том, какие ужасы ей пришлось пережить. Мать-настоятельница посмотрела в маленькое окошко, расположенное у Марии в комнате.
— Христос жил среди грешников.
Мария замерла и попыталась унять бешено колотящееся сердце.
— Он не обделял их вниманием, не отмахивался от них, как все остальные. Он был рядом с ними, даже зная, что они совершают грехи и страшные преступления. Он говорил с ними, пытался помочь им узреть свет, — мать-настоятельница повернулась к Марии. — Посвятить себя Церкви — это не значит изолироваться от мира. Это значит слушать и помогать, даже когда кажется, что вся надежда потеряна. Это значит следовать примеру Христа. Общаться с грешниками и помогать им обретать истинный путь.
Мария покачала головой. Она знала, что, прежде чем уйти на покой в монастырь сестер Милосердной Богоматери, мать-настоятельница жила именно такой жизнью. Мария завидовала пожилой монахине. Она консультировала заключенных — людей, совершивших чудовищные преступления.
— Я… я не смогу, — сказала Мария и покачала головой.
Слезы скатились по щекам и упали на матрас.