Тобиас
— А вот и он!
— Держи его, Бенджи!
— Заходи справа!
— Решил, что он умнее всех! Ну я и задам ему сейчас!
Голоса раздаются всё ближе и ближе. Он мечется в поисках выхода. Наконец, прячется туда, где ему кажется, безопасно, где его никто не найдёт. Он юркает в старую, полуразрушенную лачугу, возле самой реки, открывает люк в подпол, и прыгает туда.
Люк громко стучит, закрываясь. Он больно падает, обдирая колени. И оказывается один, в полной темноте.
Бенджамин ненавидит его. Просто потому что сам он — аристократ, сын мэра, а Тобиас — просто грязь под его ногами. Грязь, которая посмела вступиться за щенка, которого эти твари хотели утопить.
Такая была забава у Бенджамина Бартона. После учёбы он с одноклассниками любил тайком от отца и слуг сбежать в бедный квартал и там вдоволь поиздеваться над нищими, сирыми и убогими, людьми и животными, без разницы. И с возрастом его игры заходили всё дальше и дальше. Отцом это только поощрялось. Зачем нужен бедный квартал — клеймо на славном лице столицы? А как же Его Величество? А король был далеко. Так безнадёжно далеко, что и понятия не имел, чем занимается его любимый мэр.
Тобиас сидит на сырой холодной земле. Здесь темно и холодно. Да и чего уж там скрывать — страшно. Но выходить нельзя — Бенджамин он там. Вместе со своими прихвостнями. Вот они ходят, перекрикиваются, стучат чем-то наверху. Он молится об одном — только чтобы его не нашли. А ещё отстали.
Но они не уходят. Садятся наверху, смеются о чём-то говорят. Если бы у него были силы, он сжёг бы весь этот город с его домами и улочками. Пусть горит. Горит!
Он вскочил с бешено-бьющемся сердцем. Ему всё ещё казалось, что он чувствует запах гари и видит, как горят дома и улицы, как огонь пожирает целые кварталы.
Он пошарил рукой по тумбочке Да где же проклятая вода! Стакан, гулко стукнув, упал на пол. Вода полилась на пол, медленно и раздражающе капая. Кап. Кап. Кап.
Проклятье! Он схватил стакан с полу и с размаху запустил им в камин. Потом встал и направился вниз, в столовую. Выбор стоял между бессонной ночью (какой уже по счёту?) и снотворным. Вот только в последнее время и оно перестало помогать.
А скоро ведь тот самый день, двадцать седьмое сентября. Выжженный в его памяти словно клеймо у раба. И не срежешь, вместе с кожей. Только смерть может заставит забыть. И то он в этом не уверен.
Тобиас тяжело вздохнул и подошёл к окну. Ясная светлая ночь словно насмехалась над ним, тем, у кого в душе было всегда темно.
Он резко задёрнул шторы и вернулся в комнату. Уселся в кресло и бездумно уставился на тлеющие в камине угли. И тут же перед глазами, словно наяву встали воспоминания.
— Хочешь стать сильнее их? Сильнее всех? — Наставник вкрадчиво тянет слова, специально, чтобы он подумал. И он думает. Сидит и жадно смотрит на Наставника, как на спасителя. — Я ведь знаю, что над тобой издеваются.
— Вы прочитали меня? — Он вскакивает, задетый равнодушной бесцеремонностью, роняет стул.
— Сядь! — Он поднимает стул и падает в него, словно этот приказ отнял все силы. — Разве обязательно нужно читать кого-то, чтобы узнать очевидные вещи? — Наставник вытягивает ноги к огню. На улице холодно, ноябрь, метёт метель. Зима наступила раньше времени. Он сидит в тепле, в богатом доме, сытый и согретый. Мелькает мысль, узнать, как там матушка, но тут же исчезает. Что может случиться? — Так ты хочешь стать сильнее?
Наставник впивается в него глазами.
