— Кареса! — мое имя прорвалось сквозь резкий звук битов и синтезированных фортепьянных нот.
Я открыла глаза и посмотрела в сторону нашей ВИП-зоны, где находилась моя лучшая подруга. Мариэтта сидела на огромном плюшевом диване, размахивая новой бутылкой шампанского.
Смеясь, я направилась прямо к ней на своих усталых ногах и резко плюхнулась рядом с ней на диван. Через несколько секунд в моей руке уже находился наполненный бокал, и шампанское вновь полилось рекой.
Мариэтта наклонилась вперед, перекидывая свои светлые волосы через плечо. Она подняла свой бокал, словно собиралась произнести тост. Но вместо этого выпятила свою нижнюю губу в жалкой гримасе.
Я склонила голову набок, молча спрашивая, что случилось?
— Я хотела произнести тост в честь герцогини Пармской, своей лучшей подруги, — прокричала она сквозь новую, но похожую на предыдущую песню. — За мою лучшую подругу, которая оставляет меня здесь в скучном, старом Нью-Йорке, чтобы выйти замуж за настоящего богом забытого принца Италии. — Мариэтта вздохнула, и ее плечи опустились. — Но я не хочу этого делать. Потому что это означало бы, что эта ночь почти закончилась, и завтра я тебя потеряю.
Внезапно от ее слов в моей груди поселилась грусть. А когда ее глаза наполнились слезами, я почувствовала словно меня ударили прямо в живот.
Поставив бокал на стол, я наклонилась вперед и положила свою руку на ее.
— Мариэтта не расстраивайся.
— Я просто не хочу тебя терять.
Мой желудок скрутило.
— Я знаю, — ответила я.
Больше я ничего не добавила, но поняла, что Мариэтта уловила суть моих недосказанных слов. Я тоже не хочу уезжать.
Не отпуская ее руки, я откинулась на спинку дивана и обвила взглядом танцпол. Я смотрела, как жители Верхнего Ист-Сайда растворяются в музыке. И тут меня пронзила острая боль страха. Это действительно была моя последняя ночь в Нью-Йорке. Утром я улечу в Италию, где с этого дня буду жить.
Мариэтта подвинулась ближе ко мне и слабо улыбнулась.
— Как ты? — спросила она, сжимая мою руку.
— В порядке. Думаю, что просто нервничаю.
Мариэтта кивнула.
— А твой папа?
Я вздохнула.
— В восторге. Он вне себя от радости, что его драгоценная дочь выходит замуж за принца, которого он выбрал, когда я была еще ребенком, — я почувствовала укол вины, говоря о нем так негативно. — Это было неуместно, — добавила я. — Ты же знаешь не хуже меня, Баронесса фон Тодеско, — Мариэтта наиграно нахмурилась, когда я произнесла ее титул, — что в действительности, у нас нет выбора за кого нам выходить замуж.
Я наклонилась вперед и подняла свой бокал. Я сделала большой глоток, наслаждаясь ощущением пузырьков, спускающихся вниз по моему горлу. Затем протянула Мариэтте ее бокал и подняла свой в воздух.
— За брак по договоренности и за долг, который превыше любви!
Мариэтта засмеялась и чокнулась своим бокалом с моим.
— А если серьезно, — начала она. — Ты в порядке? Все хорошо?
Я пожала плечами.
— Честно, я не знаю, что на это ответить, Этта. Устраивает ли меня брак по расчету? Наверное, да. Готова ли я переехать в Италию? Не совсем. Я люблю Италию — это мой дом. Я там родилась, но это не Нью-Йорк. Все, кого я знаю, находятся здесь, в Америке.
Глаза Мариээты смягчились от сочувствия.
— Согласна ли я выйти за Зено Савона? Печально известного плейбоя и принца Тосканы? — я сделала глубокий вдох. — Понятия не имею. Думаю, это станет очевидным в ближайшие три месяца.
— В твой «период ухаживаний»? — спросила Мариэтта, изображая кавычки в воздухе и смеясь. — Это просто смешно. Зачем двадцатитрехлетней девушке и двадцатишестилетнему мужчине нужен такой период?
Я посмеялась от ее дерзкого тона, но затем серьезно ответила:
— Может быть он нужен для тех, кто совсем не знает друг друга? Для тех, кто должен понять смогут ли они находится в обществе друг друга, прежде чем свяжут свои жизни навсегда?