- Аня, позволь я сам решу, - взглядом указал на выход из беседки Белозерский.
- Уходите, Сергей Кириллович, - глухо отозвалась mademoiselle Лескова, закрыв заплаканное лицо ладонями.
- Катиш, позвольте мне сказать вам несколько слов, - шагнул к девушке Белозерский.
Аннет пожала точёными плечиками и вышла из беседки, оставив брата наедине с Катенькой.
- Я должен принести вам свои извинения. Мне… - запнулся Сергей, - мне не стоило задавать вам подобных вопросов.
Катиш повернулась к нему спиной, отняла ладони от лица и, шмыгнув носом, попыталась развязать шнурок ридикюля, всё ещё висевшего у неё на руке.
- Позвольте мне, - забрал сумочку из её рук Белозерский.
- Благодарю, - вынув платок, девушка промокнула глаза и тяжело вздохнула, по-прежнему не поворачиваясь к своему vis-a-vis. – Вам незачем извиняться, Сергей Кириллович. Вы ни в чём не виноваты, - продолжила она. – Знали бы вы как мне стыдно за то, что мы живём так, - последовал ещё один тяжёлый вздох.
Катиш повернулась к нему в пол-оборота, опустив голову и не решаясь посмотреть в глаза.
- Вам нечего стыдиться, Катиш. Стыдно должно быть дочери торгаша, позволившей себе столь низкий и оскорбительный выпад в вашу сторону, - Сергей осторожно завладел рукой девушки и погладил тонкие пальцы подушечкой большого пальца.
Mademoiselle Лескова вздрогнула, но руки не отняла. Приятное тепло горячей волной разлилось в груди, затопив всё естество, словно жаром от печки, опалило щёки.
- Вы не представляете, каково это, - прошептала девушка. – Папенька вновь уехал в Петербург добиваться пенсии. Гроши скажете, но для нас даже эти гроши имеют огромное значение. Он ведь без малого тридцать лет прослужил, до чина полковника дослужился, а богатства так и не нажил, - не отрывая глаз от руки Белозерского, ласкающего её пальчики, выговорила Катиш. – Это ужасно. Маменька занемогла. Она всё пытается бодриться, делает вид, что всё хорошо, но я же вижу, как она страдает, а у нас даже нет денег, дабы врача пригласить.
Сергей молчал. Да и что он мог сказать в ответ? Катиш была права. Он не представлял, что такое возможно. Удивительно, как при подобной нищете, девушка умудрялась одеваться и выглядеть вполне подобающим образом. Впрочем, ответ на этот вопрос ему был известен. Вспомнив о купеческой дочери, он вновь нахмурился: «Боже, ну, откуда в таком юном и обворожительном создании столько зависти и злобы?»
- Катя, - тихо позвал он умолкнувшую после горькой исповеди девушку, - mon ange, не плачьте. Мне больно видеть ваше огорченье.
Катиш подняла голову и удивлённо воззрилась на Белозерского. По лицу Сергея Кирилловича легко читалось сильное душевное волнение, охватившее его. Глядя в прекрасные голубые глаза, полные невыплаканных слёз, Белозерский вдруг интуитивно ощутил, что нынче он может сделать нечто хорошее, что жизнь его вот-вот должна перемениться, и, кажется, он нашёл тот смысл, что так безуспешно искал всё последнее время. Ведь, чёрт возьми, ему нравится Катиш! Очень нравится! Особенно сейчас, когда она смотрит на него столь жалобно. И глаза её столь безумно прекрасные полны надежды.
Серж отвёл взгляд, тихонько выдохнул. Он почти готов был произнести вслух то, что связало бы его обязательствами, но одумался. Всё так запуталось. Он, несомненно, ощущал некое волнение, Катиш и раньше пробуждала в нём подобные чувства и вполне очевидные желания, но кто знает? Может быть, он ошибается, и жалость принимает за любовь? Ведь ежели это была бы любовь, разве стал бы он сомневаться?
- Всё будет хорошо, - избегая её пытливого взгляда, выдохнул Сергей и выпустил узкую ладошку из своей руки.
- Да, вы правы, Серж. Надобно надеяться на лучшее. Уныние – великий грех, - слабо улыбнулась девушка. – Я благодарна вам за то, что выслушали меня, хотя, по-прежнему стыжусь своей слабости.