— Э-э, — вздохнул Луко, с сожалением стряхивая себе на язык последнюю каплю коньяка. — Ты хочешь, чтобы я, дикий волк — и помогал самторийскому псу?
— Да, — глухо ответил Оард. — Мне нужна твоя помощь…
— Слышу отчаянье в твоём голосе, — мерзко улыбнулся захмелевший преступник. — Интересно, что за зверь такой твоя сучка?
— Сумеречная лиса.
Капитан полиции пристально глянул на заключённого. Нет, не показалось, в глазах Луко промелькнуло холодное пламя ненависти.
— Тебе ведь известно, кто такие сумеречные лисы, верно? — победно усмехнулся Оард.
Его собеседник вдруг зашипел и отвернулся, не то глубоко задумавшись, не то потеряв всякий интерес к разговору.
— Поможешь мне и проваливай из королевства ко всем хренам… — немного выждав, предложил полицейский.
— Согласен… — раздался глухой ответ.
— Сумеешь взять след?
— Ага…
— А на тропу, — капитан понизил голос, — не забыл, как выходить? Серый
Не говоря ни слова, заключённый сделал шаг в тень и растворился в сумрачной части камеры, словно бы его и не было здесь вовсе. Растворился, но далеко не ушёл, ибо камера была опутана аурами магов-мстителей. Тень же, в которой спрятался узник, никуда не вела. Она была рукотворной и плоской, плащ-невидимка — не более.
— Славно, — одобрил Оард. — В таком случае добро пожаловать в нашу самторийскую стаю,
— Да будет так, — глухо ответил заключённый, вновь выходя на свет.
Её окружала тьма. Затхлый и душный мрак обнимал её со всех сторон. Он давил с такой неимоверной силой, будто был целой грудой камней. Словно стены маленького погреба, где девочка пряталась в детстве от пьяного отца, обрушились на неё вместе со всем их нищенским жилищем.
Уйдя в монастырь Единого, девочка заставила себя забыть тот дом. Прошлое никуда не делось. Оно осталось, но произошло с кем-то другим — не с ней.
В монастыре девочку любили. Её никогда не обижали и не заставляли делать того, что могло причинить боль или стыд. Там она выросла, обрела новую семью и друзей.
Её лучшая подруга — весёлая хохотушка — обладала неунывающим нравом. Светлая улыбка не сходила с губ монахини даже во время болезни. Когда же смерть стёрла с веснушчатых щёк румянец и слизнула блеск с рыжих кос, улыбка подруги продолжила жить в сердце девушки.
Лишь помня её и надеясь на новую встречу, монахиня перенесла боль и нечеловеческий страх, когда в стенах Нороэша разверзлась Бездна. Писания утверждали, что после смерти все друзья и любимые воссоединятся друг с другом в чертогах Единого.
Но… ни света Единого, ни чертогов Его монахиня не увидела. А потом начала блекнуть даже улыбка подруги. Драгоценные воспоминания будто подёрнулись туманом. Зато обрели плоть кошмары из детства: отец, дом, погреб и горе…
Священные писания врали! Не существовало никакого выхода в свет. Не было чертогов Единого. Не произошло воссоединения с подругой. Её обманули и бросили тут одну! С монахиней остались лишь отчаянье и давящая тьма.
А была ли она монахиней? Она ли? Или уже кто-то другой? Была ли у неё подруга? И как же её звали? Девушка не помнила — забыла.