— Тебе когда-нибудь лгали, Бернадетт? — задает вопрос Виктор, а его голос тих и полон танцующих теней. Он не двигается, но в воздухе словно появилось предупреждение о том, что он легко может разрушить мою бережно построенную броню еще до того, как я попытаюсь что-то предпринять.
— О чем ты говоришь? — фыркаю, поправляя свою кожаную куртку, успев заметить, что его глаза по-прежнему прикованы ко мне, в отличие от других парней. С глубоким вырезом мужчины замечают только то, что хотят замечать. Зачастую это сиськи. Не имеет значения, прикрыты они или нет, парни все равно будут смотреть только туда. Глаза Виктора были сфокусированы только на моем лице, надеясь испепелить взглядом.
— Когда все вокруг тебе врут, тебе уже ничего не остается, кроме как держаться за правду. Таким образом — да, одно слово имеет значение. Обещания имею важное значение. Договоры стоят того, чтобы унести с собой в могилу, — он отступает, освобождая мне немного личного пространства. Его ботинки скрипят по отполированному полу. — Ты хочешь узнать цену или нет? Еще не поздно сбежать, ты же знаешь, да?
Я киваю, взывая к решимости, которая была готова дать заднюю. Мое сердце бешено колотится в груди, ожидая, пытаясь предугадать. Пот стекает по спине. Хаэль издает какой-то звук, а Каллум вновь поднимается маску с лица. Все в комнате замерли, словно восковые фигуры.
Вик вновь обретает надо мной контроль одним лишь железным взглядом.
— Если мы возьмемся за эту работу, ты станешь нашей.
Его слова повисли в воздухе, словно угроза. Будто он пытается меня предупредить перед тем, как мы заключим сделку. Жаль, что он недооценил мою решимость. Уголки его губ поднимаются в жалком подобии улыбки, но тут открывается дверь в другом конце комнаты, пропуская внутрь четырех театралов, или кого-то вроде гиков, повернутых на художестве, которых все-таки можно было встретить в старшей школе Прескотта.
— Пошли нахрен отсюда, — рявкает Виктор, даже не думая повысить голос или посмотреть в их сторону. — Мы заняты делом.
Группа учеников не заставляет себя долго ждать, спеша выполнить приказ Виктора.
Открываю рот, чтобы выдать какой-нибудь едкий комментарий, но слова не выходят. Вместо этого я сжимаю губы и стискиваю кулаки по бокам. Если это заставит мои ладони кровоточить, никому не следует об этом знать.
— Если мы беремся за эту работу, — повторяет Вик, делая шаг ко мне, так близко, что носки наших ботинок соприкасаются. Пальцем приподнимает мой подбородок, а затем проводит вдоль всей челюсти. По телу побежала дрожь, я не могла сказать наверняка, было ли это от ярости, отчаяния, или наружу рвался мой неукротимый пыл. Не уверена, что сейчас это было важно.
— Ты становишься одной из нас. Девушкой Хавок.
Я сглатываю.
— И кто теперь ходит вокруг да около? — мне удается вырваться, желая, чтобы он перестал уже меня трогать. Но я знала, что если мы сейчас заключим сделку, он никогда не перестанет. Ухмылка Вика расширяется, когда он нависает надо мной, оставляя между нами несчастные сантиметры.
— Ты будешь делать то, что я тебе говорю, — продолжает он как ни в чем не бывало, а я начинаю трястись от злости. Ненавижу, когда мне говорят, что делать. Ненавижу всеми фибрами своей души. Мне и без того указывали всю жизнь, то один человек, то другой. В конце концов, я почему-то не лежу на кровати, увенчанной красными розами.
— Это касается всего.
Вик скользит пальцами между моих волос, а я дергаюсь назад. Этот небольшой акт протеста заставляет его усмехнуться.
— Если ты действительно хочешь этого, ты будешь нашей игрушкой. Будешь нашей сообщницей. Если ты этого хочешь, Бернадетт, то тогда кровь за кровь. Ты это осознаешь?
— Я… — я хотела ответить, но Виктор прервал меня своим взглядом.
— Нет. Сейчас я не нуждаюсь в твоем ответе. Нескольких дней хватит, чтобы ты приняла решение, Бернадетт. Подумай, стоит ли твоя жизнь твоей мести.
Он делает шаг назад, и я слышу, как Хаэль издает недовольный звук с первого ряда.
— Ты, блять, серьезно, Вик? Заставь ее дать ответ сейчас.
Хаэль поднимается и устремляется к сцене, но медленный, грозный взгляд Виктора примораживает его к земле. Из его рта доносятся проклятья.
— У тебя неделя, — вторит Вик, спрыгнув со сцены. Его ботинки с грохотом ударяются о твердый пол. — Потому что, как только ты дашь ответ, забрать его назад ты уже не сможешь.