— Они чувствуют, что мы не поведемся на их дерьмо. Знаешь, как это страшно для людей, у которых нет души? Все, что у них есть это «Prada», «Gucci», и «BS» — Вик делает паузу, напрягаясь настолько, что на шее вздувается вена. — Мама.
Перевожу взгляд правее и замечаю женщину, одетую почти, как я. За исключением юбки — она одета в брюки цвета хаки.
Ее рот выглядит, как огромный порез — красный и кровоточащий. Слишком много помады и эта злая маска с темными, почти чёрными глазами. Она точная копия своего сына.
— Виктор, — произносит она, скользя взглядом на меня. — Кто твоя маленькая подружка? — через долю секунды я вижу, как ее глаза сканируют чернила на моем теле, замечает кольцо на пальце и решает возненавидеть меня без причины или другая какая-то фигня.
— Мама, это моя невеста — Бернадетт Блэкберд, — Вик кладет руку мне на талию и прижимает к себе. — Мы поженимся, как только нам стукнет восемнадцать.
— Это хорошая попытка заполучить наследство, бесспорно, — ноздри Офелии раздуваются, когда она смотрит на меня. — Надеюсь, ты в курсе, что раздвигаешь ноги ради лжеца. Он тебя не любит и никогда не полюбит. Как только он получит деньги, сразу же бросит тебя на той же улице и понесется к первому же наркопритону.
Вик смеётся, и это звучит куда более искренним, чем его наряд и зачесанные волосы.
— О, мама, — из его горла вырывается рык, поворачиваясь ко мне. Его глаза горят, говоря о его заинтересованности в перепихе. — К сожалению, ты ошибаешься.
Вик накрывает мои губы своими, прожигая меня насквозь, и меня начинает трясти от потребности в его поцелуях.
Мне больно от того, как сильно я этого жажду.
Или я так сильно ненавижу себя, ведь мне всегда хочется того, от чего стоит бежать? Мой личный яд, который я раздобыла с помощью своих собственных рук.
— Приберегите свой спектакль, — говорит Офелия, поднимая руку в определенном жесте. — Мы опоздаем на обед.
Вик останавливается, отдаляясь от меня, не так далеко, потому что я все ещё чувствую его дыхание, но достаточно, чтобы завести разговор.
— Она завидует.
— Чему? Поцелую от собственного сына? — я морщусь, а Вик улыбается своей маленькой улыбочкой. — Она богатая успешная наследница. Чему она, нахрен, может завидовать?
— Страсти, которая между нами. Она холодная ледышка, ее никогда не трахали на постоянной основе.
— Довольно странно слышать, как ты говоришь о матери.
— Ну, а что я ещё могу сказать? Это правда, — он проводит языком по моей нижней губе и оборачивается к этим светским львам, глазеющим на нас из угла. Они не беспокоят меня. Хотя, думаю, они были бы готовы пожертвовать свои левым соском, лишь бы провести ночь с таким, как Вик.
Оставляя мне немного личного пространства, он идет вниз по коридору и излучает при этом бешеную уверенность. Думает, что я последую за ним. Делаю глубокий вдох, вскидываю руки и иду за ним.
Обед проходит в комнате с розовыми стенами. Изначально она представляет собой стеклянный атриум, построенный как раз напротив поля для гольфа. Посередине стоит огромный круглый стол, на который водружён впечатляющий своими размерами букет цветов, а вокруг него были расставлены подносы с аппетитными закусками.
— Сомневаюсь, что хоть что-то из этого можно есть, — высказывается Виктор, говоря так, словно заведует этим местом. Его присутствие наполняет комнату. Он с легкостью способен управлять толпой.
— Девушки, — начинает Офелия, обвивая руку своего сына. Она надевает свою красивую заготовленную улыбку хорошей матери и смотрит на него глазами, в которых плещется что-то отдаленно похожее на привязанность. Я провела довольно много времени с лжецами, так что я вижу ее насквозь.
— Это мой сын Виктор. Вероятно, ему нравится думать, что он суперзвезда, — она стискивает его татуированную руку своими ногтями, пожалуй, слишком сильно, но Вик, кажется, не обращает на это внимания.
Вокруг раздаётся хихиканье, а те, что помладше, смотрят с интересом. Пусть смотрят, у них есть время до того, как я подниму руку и продемонстрирую кольцо.
— Суперзвезда? — шепотом спрашиваю я, когда Вик оборачивается, беря мою руку. — Ты умеешь петь?