Но Мэт лишь мысленно поморщился. Мертвецы, которых поднимал Гэрри выглядели... мертвецами. Куклами, пустыми болванками. Они неественно двигались, не могли издать и звука, и воняли ужасно – гнили слишком быстро на этой жаре. Чернь любила посмотреть на нелепые дерганья тел недавно погибших известных личностей. Их это смешило. А Мэту было гадко. Извращение над даром просто.
Когда два года назад Гэрри-Черныш открыл Мэту тайны магии смерти – насколько их знал сам – эльф, наконец, понял, что с ним не так. Или наоборот – так.
Мэт был совершенно неправильным эльфом.
– Слушай, Мэт, серьезно тебе говорю – прекращай. Сам понимаешь, рано или поздно заметят. И чем позже, тем будет больнее, – сказал Гэрри-Черныш и сплюнул. Смутился от своего искреннего беспокойства. Увидел, что Мэт опять не слушает, в сторону смотрит, сплюнул еще раз.
И ушел.
Девочка-цветочница за углом делилась добычей с друзьями. Детишки жадно засовывали монеты по карманам, один мальчишка достал из бумажника фотокарточку. Посмотрел, фыркнул, передал по кругу остальным. И каждый пофыркивал с глупой картинки.
Увидев Мэта, детишки настороженно замолкли.
– Че надо, ушастый? – выступила вперед девчушка-цветочница. Самая смазливая и смышленая свиду. Вожак.
– Давай меняться, – сказал Мэт. Протянул детям пачку свежих ассигнаций. В деньгах Мэт давно не нуждался. Гэрри об этом позаботился.
– Дурак что ли? – как взрослая вскинула бровь девчонка, но деньги забрала. Фотокарточку, все украденное – до последней монетки – вернула.
Мэт улыбнулся. В словах, что так часто повторяются, должно быть есть смысл.
***
Девица-иностранка – юная хозяйка – ходила меж деревьев и грызла персик. Впивалась маленькими белыми зубками в сочную мякоть. От сладкого сиропа блестели губы. За три года она изменилась – не удивительно, что Мэт сразу не узнал. Сделала что-то со смуглой кожей, длинную черную косу обрезала и завила волосы в мелкие кудряшки. И теперь, как ожившая фарфоровая куколка, гуляла по саду.
Мэт вдруг пожалел, что не купил дорогой костюм, не сходил к цирюльнику. Пришел к ней, как есть: все тот же нищий полуголый эльф. Только тонких шарф на шею закинул – ее прощальный подарок.
Мэт вдруг пожалел обо всем – это из-за нахлынувших позабытых чувств. Хотел отступить, сбежать, но она обернулась. Увидела, узнала. Выплюнула косточку – грубо, как какой мальчишка с улиц.
– Виктория, – Мэт растянул губы в улыбке.
– Мэт, – неверяще покачала головой она. – Все такой же... даже не верится.
– Ты красоткой стала, – Мэт подошел к ней ближе. Заметил, как сбилась от духоты пудра на ее лице. – Ну как, поумнела? В смысле, научилась чему?
Виктория улыбнулась. Благосклонно, снисходительно. Изменения в родном доме – вызвали у нее растерянность, непонятную тревогу. Но Мэт все тот же, привычный бестолковый. Неправильный эльф. Он это знал.
– Смотри, – Виктория изящно взмахнула рукой, и между ней и Мэтом взбугрилась земля, пробился росток, расти стал, все быстрее и быстрее, освобождая зеленые листья, рождая крупный бутон. Странный, неестественный цветок. Роза со слишком толстым и длинным стеблем, Мэту под нос. Бутон пробовал распуститься – Мэт пробовал сделать все, чтобы позволить ему это.
Не вышло. Слишком близко.
Алые лепестки поникли, почернели, опали... И листья за ними. Лишь голый ствол – тоже почерневший – остался. Колючий, жуткий.
Виктория покраснела от стыда из-за неудачи. Ножкой пихнула стебель – от взмаха цветные юбки взлетели и почти обнажили коленки. Виктория коротким заклинанием развеяла свою неудачу в пепел. Попыталась непринужденно пожать обнаженными плечами – хрупкими, слишком костлявыми, пропитанными кремом от загара.
– Наверное, тут земля плохая. От почвы тоже много зависит. И от погоды. Я уже отвыкла от этой жары... Раньше мне не казалось, что здесь так... неприятно пахнет.
Сладкая гниль пропитала этот сад.
– Как тебя встретил отец?