Я киваю.
— Его убили свои же. Точнее, та часть стаи, которая не любит вас, стражей. — Тай снова глядит на предмет в своих руках. Если его ему разрешили оставить, значит, это что-то неопасное. Если Тай держит это при себе, значит, это что-то ценное. — Убили из-за того, что он собирался жениться на такой, как вы. Мы с сестрой остались вдвоём. А потом она переметнулась на сторону убийц отца, и я остался один. — Тай сжимает ладони в кулаки.
— Ты напал на меня, потому что хотел отомстить мне в лице всех стражей?
— Ещё одна глупая попытка сделать хоть что-то.… Вот уже полгода пытаюсь, но я не убийца, хоть и не буду врать — желание не оставить от вас и мокрого места слишком высоко.
— Я тебя понимаю.
Тай прыскает:
— Сомневаюсь.
Он бегло осматривает меня. Несколько раз его глаза вспыхивают голубым буквально на секунду. Интересно, о чём он думает?
— Что же произошло с тобой? — наконец спрашивает он. — Почему ты… Ты боишься. И это не что-то временное — страх стал твоим вторым запахом после первого, естественного.
— Все вокруг меня умирают, — говорю я.
И вдруг понимаю — впервые произнесла это вслух.
Вот она — точка невозврата. С этого момента слова имеют вес. Теперь они значат больше, чем когда были призрачной ватой в моих мыслях.
Теперь они настоящие. Теперь они живые.
В отличие от тех, кто по моей вине давно обрёл покой где-то под землёй.
— Умирают те, кто больше меня достоин жить, — продолжаю я. — И я уже никак не могу это исправить.
— Они умирают не из-за тебя, — говорит Тай с лёгким пренебрежением. — А то слишком много чести. Они умирают, потому что кто-то их убивает. Ведь не ты держишь оружие?
Я качаю головой.
— Не я. Но их кровь всё равно просачивается через мою кожу, — я вздыхаю. — И я боюсь, знаешь, больше всего на свете, что это ощущение уже никогда меня не покинет.
Тай ведёт бровью. Даже если он хочет что-то сказать, похоже, делать этого он не будет.
Христоф мёртв, и он остался только в моих воспоминаниях, но всё равно ему удаётся влиять на чужие жизни. И сейчас запястья Тая, как было в моём сне, связаны тонкими нитями безысходности.
Он жив, но эта жизнь даётся ему ещё труднее, чем принятие факта смерти.
Я должна что-то сделать. Если не могу взять под контроль свою жизнь, то, быть может, стоит начать с других?
Я встаю с пола, прикладываю ладонь к межкамерной панели. Тай вскакивает на ноги вместе с тем, как щёлкает замок, оповещая об открытии.
— Что ты делаешь? — спрашивает он.
— Пытаюсь всё исправить, — говорю я. Хватаюсь за прутья решётки и отодвигаю её в сторону, позволяя Таю покинуть камеру. — Я знала парня, на тебя похожего. Он тоже стал тем, кем стал, не по своей вине. Но его мне спасти не удалось, а тебя… Может, шанс ещё есть.
В ответ на мои слова Тай коротко кивает. Оглядывается в поисках отступного пути. Его взгляд устремляется на что-то в противоположном от лифта направлении, и я понимаю — для заключённых должен быть другой вход.
А значит, и выход.
— Только не позволяй мне сожалеть об этом, — прошу я чуть ли не слёзно.
Я доверяю малознакомым — это мой главный минус. А всё потому, что я стараюсь никогда не судить о ком-либо по поступкам, не зная всей картины.
И это — мой главный плюс.
— Надеюсь, ещё увидимся, — бросает Тай вместо благодарности.
Это последнее, что он делает, прежде чем пуститься наутёк.
Всё или ничего. Если я снова ошиблась, мой собственный список смертников грозит пополниться чьим-то именем.
— Слава! — окликают меня в коридоре.
Каждая клеточка тела покрывается мурашками.
Нас рассекретили, — проносится в голове.
Сейчас Тая и меня ему в компанию посадят за решётку. Стараясь сохранять последние остатки самообладания, я оборачиваюсь. Ко мне идёт девушка с короткими волосами, выкрашенными в ярко-зелёный цвет.
— Да? — спрашиваю я, стараясь найти в голове хоть одно воспоминание о ней или её имени.