Раздражённо вздохнув, я перекатился на бок и попытался посмотреть через Слоан на окно и вид за ним.
Это был мой ритуал. Я засыпал, глядя в окно, и мои заботы ускользали в небо.
— Мне это не поможет, белла, — резко сказал я, дергая наручник, пока она сонно бормотала что-то.
Я не дал ей ответить, схватил ее за плечо и подкатил к себе. Я перевернул её, она легла на мою скованную руку, ее ладонь упала на живот, а спина была прижата к моей груди, лёжа с ней так я мог смотреть в окно. Мы были прижаты друг к другу, и я чувствовал, как ее сердце грохочет в том месте, где мы соприкасались.
— Что ты делаешь? — она испуганно вздохнула, как будто все еще воображала, что я могу приставать к ней. Но мне не нравилось принуждать женщин к чему-либо. Если бы она захотела отдать мне свое тело, она бы сделала это по своему желанию, умоляя меня о каждом дюйме, который я ей предложил.
— Я не смогу заснуть, если не буду смотреть в окно на небо, вот как это работает, — просто ответил я.
Изгибы ее тела идеально вписывались в мои объятия, но она извивалась, словно хотела отодвинуться от меня.
— Почему? — спросила она.
— Что почему?
— Почему ты должен смотреть в окно? И мне не нужны какие-то дерьмовые оправдания. Если ты всерьез надеешься, что я тебя трахну, мне понадобится веская причина для этого.
Я задумался об этом на мгновение. Я действительно не должен был говорить ей подобное дерьмо. Но если у меня была хоть какая-то надежда поспать сегодня ночью, то, может быть, было бы лучше, если я просто расскажу ей немного правды, чтобы добиться своего.
— Уверен, ты уже поняла, что я нехороший человек, Слоан, — сказал я тихим голосом. — Есть вещи, которые я сделал, вещи, которые я видел, и вещи, которые я пережил, они заполняют все тихие уголки моего разума. Но когда я смотрю на небо, пытаясь отключить свой мозг, мне легче забыть эти вещи, все это не имеет значения. Я просто крошечная вспышка, которая занимает место во времени между ничем и нигде. На самом деле не имеет значения, что я делаю или что сделал, потому что, в конце концов, когда все будет сказано и сделано, каждый из нас будет забыт вечностью.
Слоан долго молчала, но напряжение в ее теле немного спало, и она на минуту придвинулась ближе ко мне.
— Кто бы знал, что обладатель такой силы может быть таким одиноким, — пробормотала она, и я нахмурился.
Я никогда не считал себя одиноким, но понял, что в некотором смысле она была права. Мы все пришли в этот мир одинокими и уйдём такими же. Не имело значения, любил ли я своих братьев или мстил со всей адской страстью во имя моей матери и Анджело. Мертвые все равно нас забыли.
— Ну, мы не можем все жить жизнью избалованной принцессы, — ответил я. — В реальном мире все не так идеально, белла. Но, может быть, ты начала понимать это сейчас.
Она слегка усмехнулась, как будто я был самым невежественным придурком, которого она когда-либо встречала.
— Я всю жизнь прожила в клетке, Рокко, — пробормотала она. — Единственная разница сейчас в том, что мои цепи выставлены на всеобщее обозрение.
Мы оба замолчали, и я подвинулся, чтобы устроиться поудобнее, притягивая ее ближе к себе. Она оттолкнулась от меня, ослабляя натяжение наручников, и легла ближе. Я замер, когда ее задница уперлась прямо мне в промежность.
Я положил правую руку ей на бедро чуть ниже ее рубашки, моей рубашки, и прошёлся большим палец вдоль края.
У нее перехватило дыхание, когда я поднял руку на дюйм выше. Несмотря на ситуацию, в которой мы оказались, у меня возникло ощущение, что она действительно хочет, чтобы я зашёл дальше.
Слоан снова двинулась, прижимаясь к мне так, что каждый твердый дюйм моего тела вжимался в ее задницу.
Она продолжила возиться, и я предостерегающе зарычал, и мягкий вздох слетел с ее губ. Если она хочет проверить мою стойкость, то быстро поймёт, что ее недостаточно.