Пока спускаюсь по лестнице, злюсь еще больше от ситуации в целом. Я знаю, что все это дерьмо, через которое прошли Бетани и еще бог знает сколько людей, является результатом действий моего самовлюбленного отца. Это не более чем налоговая декларация, что-то для демонстрации на мероприятиях, где он участвует, или какое-то прикрытие для еще более гнусной деятельности. Я полагаю, что второе более вероятно, а первое — просто бонус к лживому фасаду, который он демонстрирует миру. Скромный филантроп, а на деле мудак.
Бетани все еще в отключке, что ничуть не удивительно. По сравнению с прошлым вечером она стала еще горячее, но все еще одна из самых великолепных и приводящих в ярость женщин, с которыми я когда-либо сталкивался. Я быстро подхватываю ее на руки, и когда ее голова ударяется о мое плечо, с ее губ срывается крик боли.
— Черт. Прости, — шепчу я, зная, что она меня не услышит. Но так как я не совсем еще мудак, немного рыцарства не помешает. И по какой-то непонятной причине эта фигуристая, болтливая маленькая лисица пробралась под мою кожу, под нашу кожу. Она уже пробуждает во мне такие стороны, о которых я даже не подозревал, что в моей фригидной мертвой душе такое возможно.
Когда поднимаюсь по лестнице, Бетани начинает бормотать во сне, заставляя меня усмехнуться, пока не произносит слова, которые останавливают меня на месте.
— Ante… Mortem. — Затем выдыхает: — Infidelitatis, — после чего бормочет еще какую-то чушь и снова погружается в глубокий сон. Ее дыхание выравнивается, а я стою с открытым ртом, глазами, круглыми, как гребаные блюдца, и в полном безусловном потрясении.
Откуда она знает наш девиз?
Наш гребаный девиз.
Девиз синдиката «Трезубца».
Даже жены членов не знают этого девиза. Совершенно не сведущи о нашем — за неимением лучшей терминологии — культовом статусе.
— Ты выглядишь так, будто кто-то ударил твой джип, чувак. Что происходит? — спрашивает Джио, резко выводя меня из оцепенения.
Я быстро возвращаюсь к своему обычному поведению засранца, твердя себе, что этот разговор лучше продолжить в нашем пентхаусе.
— Расскажу, когда мы вернемся домой, — бормочу я, садясь на заднее сиденье с Бетани на руках.
Джио закрывает за мной дверь, и я бормочу ему «спасибо», что заставляет Деклана недоверчиво посмотреть на меня. — Кто-то стукнул твой «геленваген», чувак? Ты умер и тебя заменили на вежливого Синклера?
— Я так и сказал, — добавляет Джи, оглядываясь на меня через зеркало заднего вида. Его ярко-голубые глаза пронзают меня одним из своих изучающих взглядов. Он знает, что что-то выводит меня из себя.
Поверьте мне. Скоро придет ваше время, членососы. Вы будете так же ошеломлены.
Глядя в окно, когда мы возвращаемся к нашему зданию, я напоминаю им: — Не стоит говорить нигде, кроме как у нас. Не на людях, если вы уловили мою мысль. Я оборачиваюсь назад, ловя зловещие взгляды на их лицах, когда они кивают в знак понимания.
Остаток пути мы ехали молча. Припарковавшись, Дэк выскакивает и берет тележку для тяжелых вещей, в которую мы грузим вещи Бетани. Парни вдвоем разгружаются, а я сижу во внедорожнике, изучаю ее и думаю, откуда, черт возьми, она знает наш девиз. Я едва успеваю заметить, как закрывается багажник, и на автопилоте выхожу из машины, и мы все идем к нашему частному лифту.
Поднявшись на свой этаж, мы все идём в одну из гостевых комнат, расположенных в том же коридоре. Мы выбираем ту, что ближе всего к нашим комнатам и к основному жилому пространству. Я быстро укладываю Бетани на кровать и укрываю ее, затем иду за стаканом воды и обезболивающим и ставлю их на тумбочку. После того как о ней позаботились, иду в бар и наливаю себе бурбон. Я залпом выпиваю его и наливаю второй стакан, затем беру два других и наполняю их, когда подходят парни.