— Пошел ты, маленький предатель. Я говорил тебе, что ты будешь следующим. Эта маленькая сучка-сестричка сама напросилась на все, что я с ней сделал. Грязная шлюшка, как и ее педерастический старший брат. — Он маниакально смеется. — Мой брат вырастил самых слабых маленьких панков на свете. Позор.
Парень стоит там, слушает спокойно всю херню и не двигается. Он почти окаменел перед ним. Наконец, спустя несколько мгновений он наносит удар. Один глубокий удар по лицу. Мужчина начинает ругаться на английском и итальянском, но продолжает сыпать оскорблениями. Пока парень стоит, дрожа, как осиновый лист. Синклер, видимо, решил, что у мальчишки не хватит духу довести дело до конца.
Он быстро встает, спускается по каменным ступеням, выхватывает нож у Альфонсо, а затем с силой вонзает нож в член мужчины, отчего тот кричит от мучительной боли. Синклер получает удовольствие от этого дерьма. Черт, в какой-то степени как и все мы. После пыток и убийства ублюдка, способствовавшего смерти моей матери, я вернулся в пентхаус и три часа трахал Деклана. Невероятный кайф получаешь, когда вершишь свою гребаную форму самосуда.
Когда Роман все еще корчится от боли, Синклер обходит его сзади, хватает за волосы и откидывает его голову назад под странным углом, чтобы повернуть лицом к себе.
— Долбаная мразь. Свою родную племянницу? Я тебе, сука, покажу, чего ты заслуживаешь. — Затем Синклер толкает его вперед и изо всех сил втыкает нож прямо в задницу Романа. Затем прокручивает нож, измельчая анальную щель в клочья, пока Роман кричит. — Ты заслуживаешь гораздо худшего, чем это, извращенный, безумный ублюдок. Сквозь придушенные крики Роман бросает Синклеру проклятия. Я лишь смеюсь.
Зря ты так сказал, сын шлюхи.
Глубокий безумный смех исходит от Сина, когда я чувствую, как наши отцы придвигаются к нашим стульям.
— Довольно, Синклер. Прикончи его, чтобы мы могли продолжить. — Требовательные слова отца на время заставляют его замолчать.
Медленно Син снимает маску, и его глаза выглядят демонически. Из-за маски они кажутся почти черными. Он снова хватает голову Романа и легко откидывает ее назад, так как потеря крови окончательно его обездвижила.
— Хочешь, чтобы этот извращенец умер? Отлично. И с этими словами он перерезает шею ублюдка от уха до уха. Удар настолько глубокий, что он почти обезглавливает его, а кровь заливает все вокруг.
Дыхание Сина затруднено из-за адреналина и алкоголя, но в нем чувствуется оттенок усталости. Передавая нож обратно Альфонсо, он заявляет: — Ты никогда не был создан для этого дерьма. Убирайся к чертовой матери и никогда не говори о нас, или я сам выслежу тебя и сделаю с тобой что-нибудь похуже.
Затем Син уходит, оставляя в комнате потрясенных инициаторов, которые пытаются не сблевать и не потерять сознание. Я встаю, Деклан следует за мной, и мы спускаемся по лестнице.
Остановившись у тела, я снимаю маску и смотрю на других посвященных. — Если вы не можете сделать это. — Я указываю на тело Романа. — Валите нахрен отсюда со своими сучьими задницами. То, что сказал Синклер Альфонсо, касается и ваших чопорных богатеньких мальчиков. Не надо шутить с «Трезубцем». Мы найдем вас. Мы покончим с вами. Выбор за вами.
Мы уходим под грозные возгласы наших отцов и слышим, как они проклинают нас отсюда до Марса и обратно, когда покидаем обязательное мероприятие. В ответ я салютую одним пальцем, зная, что скоро наши деды будут здесь, чтобы свести счеты и вернуть порядок в хаос, созданный нашими отцами.
— Думаешь, после этого он запрётся в своей комнате? — голос Деклана прорывается сквозь мои мысли.
Я пожимаю плечами, пока мы идем к лифту. — Кто его знает? У него нет четкой схемы, когда он так далеко заходит, а потом начинает действовать в соответствии с желанием. — Я замолкаю, когда Ди нажимает на кнопку, и проверяю приложение локатора. — Он сейчас в душевой в спортзале. Если останется там, я буду очень удивлен. — Двери открываются, и мы заходим внутрь. Я убираю телефон обратно в карман. Ворча, сжимаю переносицу между пальцами. — Мы должны проверить его или оставить в покое?
Я слегка приоткрываю глаза, когда Деклан не отвечает, и вижу на его лице самодовольную ухмылку.
— Что?