— Все мы: великий Паддий, Римли, Анексард Нех и, конечно, я, многие другие, приняли приглашение олмийцев и отправились в столицу на празднества, — продолжил Варольд, охватив пальцами чашку с вином. — Отправился, потому что там была Она. Целый год мы гостили в Лузине — самый счастливый и несчастный год моей жизни потому, что я каждый день видел ее, проводил с ней вечера, даже ночи, и сходил с ума, когда видел ее с Анексардом, принцем Луацином или красавцем Паддием. Не знаю, что было между нами… между нами всеми, но так долго продолжаться не могло. Ее красота и свобода, ее необъяснимое волшебство становились вином и ядом, который убивал не только меня. Нечто похожее чувствовал наш славный паладин Нех, а Римли однажды сказал, что она сама должна рассудить с кем ей остаться. Он пошел к ней с этим больным, наверное, глупым вопросом, а на следующее утро сказал, что мэги Изольда выберет того, кто добудет для нее Черную Корону Иссеи. В тот же день я, даже не попрощавшись, отбыл в Либию, совсем не представляя, что ждет меня в мертвой теперь, дикой стране.
— Корону Иссеи? — удивилась Астра, отставляя пустую чашечку. — Изольда ведь могла и пошутить. Она любит шутить, особенно над мужчинами.
— Уж это я знаю, — Варольд поднял кувшин, встряхнув его, разлил остаток напитка. — Только это не было ее шуткой. Прибыв в маленький порт на либийском побережье, я отправился вместе с караваном торговцев в Намфрет и оттуда шел много дней с несколькими паломниками к главному храму Иссеи. Я пришел, упал к ногам жрецов, поцеловал алтарь богини и скоро стал неофитом, яростно прославляя Дающую Жизнь, оставаясь без пищи и воды в долгих бдениях с молитвами на губах, искренними почти до боли, но только затаенная часть моей души знала, что мне действительно нужно. Черной короны не было в храме, и я это знал с самого начала, только это святилище было единственным местом во всем мире, где можно было разузнать о ее местонахождении и хоть как-то проследить последний, путаный путь короны. Я пробыл там почти два года и в своих утомительных поисках почти не приблизился к цели, собрав лишь нескольких древних свидетельств, переписав их тщательно на куски пергамента. Уже тогда я начал понимать, что Изольда, скорее всего, потеряна для меня навсегда — какая разумная женщина, находясь в столь блестящем и заботливом окружении, станет ждать годы?
Астра покачала ногой, рассматривая носок туфельки и расправляя складки платья. Время уходило, а Варольд все тянул свою историю, неизвестно зачем. Мэги засобиралась бы, сославшись на дела, но мысль о кристалле держала ее в салоне магистра. Она упрямо поджала губы, решив во что бы то ни стало досидеть до конца рассказа, не сорваться с места, тем более, нужно было еще подумать, куда идти. О Голафе не хотелось даже вспоминать.
Варольд молчание мэги на свой, в общем-то не к ней обращенный вопрос, понял иначе и с еще большим увлечением продолжил:
— Однажды я и трое младших жрецов отправились за солью к высохшим озерам. Мы набрали несколько заплечных сумок, когда налетела песчаная буря. Песчаные бури в тех местах бывали злые и долгие, но эта, наверное, превзошла все лютой силой. Шесть дней ревел горячий, сбивающий с ног ветер, небо было темно-багровым от туч песка. Песок был везде: обжигающими струями проникал под наши одежды, хрустел на зубах, забивался в уши, сыпался в пересохшее горло. У нас почти не осталось воды, мы брели, обессилев, ползли наугад, потеряв всякие ориентиры в изменившейся от безумства песчаных волн пустыне. Когда буря закончилось, наше положение не стало лучше — мы поняли, что совсем заблудились. Ночью мы еще делали немощные попытки двигаться на юг. Скоро один из нас умер. Не знаю, почему не я — ведь я был слабее и не так вынослив, как эти сухие темнокожие либийцы. Нить моей жизни держало лишь страстное желание хотя бы когда-нибудь снова увидеть Изольду, может прикоснуться к ней, и уже потом бы можно было умереть. Я проклинал себя за то, что посвятил свой талант лишь атакующим приемам магии Огня — удары сжигающей Стихией были освоены мною в совершенстве, но огонь и так был повсюду: в песке, в дрожащем мареве неба, в моей, обращающейся в пепел, душе. Вспоминая читаные когда-то книги и наставления учителя, я подносил к лицу покрытые волдырями ладони, шептал невнятно заклятия — у меня лишь хватало сил извлечь несколько капель драгоценной влаги, которая мигом исчезала в песке. Иссея будто смеялась надо мной или мстила за тайную, недобрую затею. Через день умер Фрахив, мы даже не смогли похоронить его — ползли дальше всю ночь, а к утру впереди показались желтые скалы и редкие перья пальм. Где-то недалеко была вода — я чувствовал это, и мой несчастный спутник Тотег тоже чувствовал обостренным чутьем пустынника. Мы двинулись к скалам, но скоро совсем лишились сил. С рассветом я услышал шипение, думал, что так шуршит песок, и снова поднимается ветер, приподнял голову и увидел нагов. Их было шесть или семь — четвероруких тварей с янтарно-желтыми глазами, ползущих к нам из-за выступов рыхлых камней. Тотега они убили в тот же миг — разорвали когтями худое беспомощное тело, а меня перевернули на спину и лили в рот его загустевшую кровь, текущую из раны на шее. Потом они поволокли меня по камням, и я потерял сознание.