Я заканчиваю свой завтрак, беру тарелку и кружку Колетт, которая обнимает меня в закусочной и ухмыляется. Боже! Все эти ухмылки и подмигивания, что, черт возьми, происходит?
— Я так рада, что ты здесь, милая. — Я на мгновение вспоминаю, каково это — иметь маму. По крайней мере, думаю, что это должно быть похоже на то, чтобы иметь маму.
У меня начинает складываться ощущение, что папа привезет меня домой не только для того, чтобы встретиться со старым другом. Нет. Думаю, что я, возможно, участвую в какой-то миссии типа «Принцесса-Лея-спасает-Хана-Соло-от-карбонита».
Я неловко вырываюсь из объятий.
— Я тоже. — Я поворачиваюсь, беру Вуки на руки и карабкаюсь вверх по лестнице.
Укладываю свою одежду в сумку и осматриваю чердак, чтобы убедиться, что ничего не оставила.
Вуки наблюдает за всем процессом со своего места на подушке, которая упала с кровати.
Как только я все положила, бегло заправляю кровать и спускаюсь вниз.
Папа и Снэк входят в парадную дверь — оба смеются.
Интересно, над чем они смеялись?
— О, хорошо. Ты готова идти, — говорит мне папа.
— Да, нужно надеть пальто… и —
Вуки лает.
— И…Вуки…
Папа снова хихикает, затем садится на корточки и гладит Вука по голове.
— Я думаю, ты тоже готов идти, великан.
Снэк зовет детей и говорит им, чтобы они собирались. Они ворчат и еще раз спрашивают, придет ли собака к ним домой, но выполняют указание Снэка.
Когда я подхожу к Снэку и папе, мой отец поднимает Вуки и направляется в сторону Колетт. Я слышу, как они разговаривают, но не могу разобрать, о чем они говорят.
Снэк обхватывает рукой мое предплечье и притягивает меня к себе.
— Я собираюсь забрать детей домой. После того, как ты поговоришь со своим отцом, я бы хотел заехать. Может быть, ты могла бы, э-э, подстричь мне эту бороду перед нашим свиданием? Я немного позволил себе расслабиться. — Я всегда стригла волосы своего отца и брата, но никогда бороду. Разговор о растительности на лице на мгновение напоминает мне о Генри. Он так чертовски придирчив к своим усам, что ходит к парикмахеру, чтобы их подстричь.
— Эм, конечно… Я попробую, — заикаюсь я. Не знаю, почему заикаюсь. Может быть, это предстоящая задача подстричь его бороду, голубые глаза Снэка, сверлящие меня прямо в этот момент, или его рука, сжимающая мою руку, как будто он никогда меня не отпустит? Совокупный эффект — моя нынешняя запинающаяся речь и растущая потребность прикоснуться к нему, поцеловать его. И пусть он сделает то же самое со мной.
Снэк целует меня в лоб — мягким, долгим поцелуем. Я закрываю глаза и позволяю теплу его губ посылать нейроны, возбуждающие все мое тело, вплоть до пальцев ног и где-то чуть выше.
Этот момент слишком короток, так как нас быстро окружают родители, дети и собака. Когда мы уходим, возникает шквал организованного хаоса, без Колетт, которая остается дежурить в кафе. Мы направляемся к нашим машинам — дети умоляют Вуки прийти к ним домой на целый день. Мы со Снэком обмениваемся легкой улыбкой.
***
В доме пахнет по-другому. Он похож на дом моего детства, но пахнет по-другому, выглядит пустым и немного запущенным.
Я ставлю Вуки на пол, и он убегает, чтобы исследовать новую территорию. Поворачиваясь к отцу, я вижу, что у меня на лице, должно быть, нарисован большой вопросительный знак.
— Мин… давай… э-э, давай поговорим. Я включу термостат и прогрею помещение. Почему бы тебе не положить свои вещи, и мы могли бы посидеть и поговорить.
Папа делает так, как он говорит. Он увеличивает температуру. Я слышу, как он включает, и сразу же чувствую запах неиспользованной печи в спертом воздухе. Здесь вообще никто не жил.
Папа снимает шляпу и пальто и вешает их на перила. Он уклончив. Его глаза опущены, и он избегает моих.
Теперь я боюсь. С ним что-то не так? Он на мели? Болен? Я чувствую странное дрожащее чувство в груди. Что это за разговоры шепотом с Колетт?
— Что случилось, папочка? Что происходит?