— Мы должны уходить. И как можно скорее.
— Да ни за что! — уперся Дым, подтягивая к себе котелок и стремительно работая ложкой. — Из-за какой-то кошки драной? Вздумала на меня чужого ублюдка навесить, вот еще! Мы оборотня истребили.
Янтарь дернул губами, но от насмешки удержался.
— Да они до конца жизни за нас Корабельщику молиться обязаны. Всей деревней. И кузнец мне дураком не показался. Сообразит что почем.
Эриль прикусила губу.
— Вот кажется мне, что оставаясь здесь, мы совершаем большую глупость.
— Еще глупее уйти будет, — отскребая стенки котелка, заметил Дым. Зыркнул на оборотня: — И тебе, как бы ты ни храбрился, отдохнуть надо. Конечно, я могу тебя на коня посадить перед собой, нежно обнимая стан…
Янтарь скрипнул зубами. Эриль кинула короткий взгляд на его бледное лицо.
— Если из-за меня согласна остаться — так не нужно, — он легонько пожал ее ладонь.
— Мы все устали.
Она глубоко вздохнула.
— Не мешает поесть, вымыться и переночевать под крышей.
Оборотень неохотно кивнул.
Лекарь облизал ложку.
— Так, вроде, баньку я видел по дороге. И дровишек при ней поленницу.
Он сощурил правый глаз.
— Пойду, протоплю, раз от хозяйки дозволение получено. И тогда приду за вами.
Эриль заколебалась.
— С Янтарем оставайся, — ухмыльнулся Дым. — Я-то сбегу, если что. А ему твой меч пригодится. Ох, — он взъерошил пальцами волосы. — Мне бы в окружении благоговеющих учеников сметану с варениками трескать. А они бы дрова рубили, воду носили…
— Кашу варили…
— Тьфу на тебя! Лучше квасу в погребе поищи, сказитель.
Сойка пропала с концами. Впрочем, гостями никто не интересовался, через тын не заглядывал. У ратаев по весне дел столько, что просто некогда за соседями следить.
В погреб Эриль слазала, кстати, пока Янтарь стерег двери со двора. Спустилась по шаткой лесенке в недра, где под соломой дремал желтый лед, а на нем и вокруг на полках стояли соленья, варенья, квас из березовика… Нацедила кувшин.
Мельком подумалось, что нехорошо в чужом доме распоряжаться, да еще и мастера Матея без обеда оставили. А с другой стороны, могла его дочка делом заниматься, а не по деревне распатланной бегать, жалуясь на изменщика.
Слишком уж ярко то Эриль представила, потому, отправляясь в баню, настояла взять с собой все вещи и лошадей в логу у речки привязать.
— Шуршит.
Лицо оборотня, освещенное бликами из приоткрытой двери каменки, напряглось и выглядело жутковато.
Баня стояла на отшибе, за огородами, считай, в чистом поле, и шуршать было нечему, разве что ветру. Эриль прислушалась. И впрямь что-то шуршало за стенами, кто-то ходил почти бесшумно, волочил что-то тяжелое, и суета выглядела явно подозрительно.
Дым без раздумий двинулся к двери, попытался выглянуть, не стесняясь собственной наготы. Но дверь оказалась припертой снаружи. Они, не сговариваясь, стали одеваться. Женщина кивнула Янтарю на низкую крышу под скрещенными балками. Он ловко взобрался наверх и, расковыряв дранки, осторожно выглянул. С шипением втянул воздух.
— Они нас сжечь решили. Дверь бревном приперли, и таскают дрова и хворост к стенам.
Лекарь присвистнул. Таким образом, верно, выражая отношение к доброте и ретивости пейзан.
— С вилами сочат. И один с арбалетом.
Эриль выругалась. Повернулась к лекарю:
— Дым, сможешь их разнести? Под болты лезть рискованно.
Лекарь опустил глаза.
— Кровь нужна? Ясно. Бери мою.