— Я чувствую себя прекрасно, спасибо. Выздоровела, — говорит она своей помощнице, которая и не спрашивала, когда врывается в свой кабинет.
Сейчас она в два раза продуктивнее, чем обычно. Чувствует прилив сил после дня отдыха и восстанавливается после болезни. Гермиона работает в том числе во время обеда, потому что нужно разобраться со скопившимся завалом бумаг, а не из-за того, что постоянно отвлекается на фантазии о губах, целующих ее ногу. Она выходит из отдела последней, потому что преданная сотрудница и хороший руководитель, а не из-за того, что не знает, чем займется, когда придет домой и не сможет ни на что отвлечься.
Она не думает о Драко Малфое. Ни когда готовит ужин, пока желудок сводит от голода весь день. Ни когда включает маггловские новости и сворачивается калачиком с Живоглотом на диване, внимательно слушая о Брекзите, пока кошачьи когти впиваются в одеяло на ее коленях. Ни тогда, когда она, наконец, выключает свет и заползает в постель. Усталость сковывает ее конечности, а глаза закрываются из-за чтения на два часа дольше обычного времени отхода ко сну.
Гермиона вообще не думает о Драко Малфое. Она не видела его пять лет, и он для нее не существует.
На следующий день все повторяется. Она встает без мыслей об ощущении грубых деревянных досок на нежной коже ладоней. Она готовит и поедает завтрак. Думает, что носит брючный костюм, потому что он удобный и демонстрирует силу, а не потому, что защищает от трения ее ноющие, измученные бедра.
Она ходит на собрания. Когда министр магии стучит по столу, чтобы привлечь всеобщее внимание, она не ощущает, как кровь приливает к голове от недостатка воздуха из-за резинового мячика-кляпа.
Совершенно обычный четверг, следующий за такими же рутинными средой и вторником. Абсолютно типичная рабочая неделя.
В пятницу ее либидо проявляется. Она просыпается, тяжело дышит, мокрая и возбужденная от воспоминаний о губах, посасывающих ее клитор. Смущение — это последнее, что она испытывает. Она настолько близка к разрядке, что требуется всего четыре прикосновения пальцев и одно воспоминание о серебряных глазах, чтобы рухнуть на простыни, прерывисто дыша и разжимая пальцы ног.
Он повсюду. Когда она встает, чтобы сходить в туалет, ощущается покалыванием в бедрах. Следы все еще не исчезли. В пепельно-черном кофе, где она видит его пальцы, обхватывающие кружку в Большом зале; в кожаных ботинках ее коллег под случайным взглядом на пол лифта, пока они спускаются в ее отдел. Она ужасно смущена, но, Мерлин, и безумно возбуждена в то же время.
Гермиона проводит обеденный перерыв, уставившись в одну точку на столе, лениво жуя бутерброд и задаваясь вопросом: возможно ли до сих пор видеть вздувшиеся вены на его предплечьях, когда он сжимает палочку?
Как бы выглядела его рука, пока он длинными пальцами погружается в нее? Сжал ли он челюсти, сосредоточившись, или состроил бы свою фирменную ухмылку, приводящую в бешенство? Упадет ли его челка на глаза, скрывая их, или он откинет ее назад, убрав с лица?
Ее обед длится на десять минут дольше отведенного часа, потому что приходится наложить три охлаждающих заклинания в туалете, пока она не почувствует себя нормально, чтобы продолжать работать.
Весь остаток дня она рассеянна и чувствует себя на грани. Едва справляется с половиной бумажной работы, потому что все напоминает о нем. Она трижды перечитывает первую страницу сорокастраничного предложения, потому что ее взгляд постоянно цепляется за слово «встреча». Совершенно обычная фраза, но каждый раз, когда она смотрит на нее, думает о его больших руках, хватающих за задницу, пощипывающих за бедро. Она слышит его успокаивающий голос. Представляет, как он выглядел, когда входил в нее, как на висках выступили капельки пота. Снял ли он рубашку?
Ей хочется знать, как ощущается его торс у ее груди, так ли обволакивают его руки в объятиях, как и голос?