ГЛАВА 5. СУДМЕДЭКСПЕРТ
Я проснулась с самой страшной причёской. Спать на мокрых волосах было не самой мудрой идеей. Мои волосы были более объемными, чем у кинозвезды шестидесятых. Я намочила расчёску и пригладила свои локоны, как могла. Я не только выглядела как утонувшая крыса, но и мои глаза светились, как у крысы, налитые кровью и похожие на бусинки. Я закапала глазные капли, затем нанесла немного консилера, чтобы выглядеть свежее, чем я себя чувствовала.
Я протопала на кухню в тапочках и открыла холодильник. Я долго стояла перед ним. Наконец я взяла коробку с яйцами, молоко и масло. Тяжёлая дверь хлопнула с такой силой, что внутри завибрировали стеклянные буфеты. Я положила всё на стойку, вынула муку и разрыхлитель из буфета и вытащила миску из-под раковины. Я разбила яйца и смешала их с молоком и сухими ингредиентами, пока тесто не загустело, как взбитые сливки.
Я подумала о Холли, о том, как она разлагалась у меня на глазах всего несколько часов назад, и поёжилась. Я рванула сильнее, выталкивая воспоминание из головы, но её измождённое лицо, её мягкий голос, её посеревшая плоть глубоко запечатлелись в моём сознании. Немного трясущимися руками я вылила смесь на сковороду и посмотрела, как она вспенивается, прежде чем перевернуть её. Первый блин не стал золотистым, поэтому я откусила его, пока готовила остальное тесто. К тому времени, как Айлен вышла из комнаты для гостей, а папа спустился вниз, я уже выложила блюдо с блинами.
По тёмным кругам у него под глазами я поняла, что папа спал столько же, сколько и я. На Айлен было слишком много косметики, чтобы сказать, как прошла её ночь.
— Круз приедет сегодня утром, — сказал папа, его ножки стула царапали пол, когда он придвинулся ближе к столу.
Я так резко заёрзала на стуле, что моё колено врезалось в стол.
— Круз?
— Да. Чтобы подготовить Холли.
— Папа, Холли внизу нет, — я посмотрела на золотисто-коричневые блины. — Каджика пришёл, чтобы забрать её тело прошлой ночью. Он сказал, что она хотела, чтобы её кремировали, поэтому отвёз её в крематорий.
Папа, который пил свой апельсиновый сок, закашлялся. Сок брызнул у него изо рта, из носа. Он поставил стакан, затем вытер лицо.
— Что?
Я не осмеливалась поднять глаза.
— И ты позволила ему забрать её? — сказал он громким голосом.
— Я…
— Мы даже не провели вскрытие!
Я съёжилась.
— Мне жаль. Я пыталась остановить его.
— Какого чёрта ты меня не разбудила? — закричал он.
Айлен ахнула от суровости голоса моего отца. Он никогда не повышал голоса. Никогда. Мама была сторонницей дисциплины, а не мой отец. И он никогда не употреблял ругательств.
— Мне действительно жаль, — пробормотала я.
Какое-то время единственным звуком на кухне было жевание Айлен.
— Я очень, очень разочарован тобой, — ножки папиного стула заскрежетали.
— Я сожалею, — прошептала я.
— Я тоже. Я тоже, — он вскочил на ноги и вышел из кухни.
Ступеньки заскрипели под его быстрыми шагами. Я прижала ладони к своим горящим глазам и резко вдохнула.
Айлен схватила одну из моих рук и сжала.
— Он быстро успокоится.
Я кивнула, а затем отодвинулась от стола. Я отнесла тарелку к раковине и вымыла её, налив слишком много средства для посуды. Оно пузырилась и заполняло пеной всю раковину. Затем я почистила миску и венчик, затем вытерла металлический таз и вытерла его кухонным полотенцем, пока каждая сторона не стала отражающей, как зеркало. Ничто из этого не помогло облегчить мою гложущую вину.
Зазвонил дверной звонок, раскатистый, как гром, в слишком тихом доме.
О, Боже. Круз. Забыв, что у меня мокрые руки, я закрыла лицо руками.
— Не могла бы ты впустить его, пожалуйста? — спросила я Айлен, не отворачиваясь от раковины.
— Конечно.
Её шаги лёгким эхом отдавались по половицам, а затем дверь застонала, когда она потянула её на себя.
На ступеньках раздались шаги. Я обернулась.
Папа остановился у подножия лестницы, засунув руки глубоко в карманы. Он посмотрел на меня, но не пошевелился, поэтому я подошла к нему и обняла.