Ответить “да” не получилось. Вопрос вырвался, прежде чем я успела его осмыслить.
- Ну, то есть… расскажи свою версию. Хочу узнать, как это выглядело с твоей стороны, - добавляю я, чтобы скрыть истинный смысл вопроса. Адриан хитро щурится, отпускает мои руки и делает шаг в сторону перил.
- Это было забавно, - он со сладкой задумчивостью смотрит на город. - Я в тот день был под домашним арестом: не помню уже, почему. Ходил по комнате, скучал и маялся от безделья. А ты, наверно, была на патруле, или летала куда-то по своим делам, не знаю точно. Но я вдруг услышал шум и обернулся. Чудом не засмеялся. Ты запуталась в своей леске и повисла прямо напротив моего окна.
- О боже, - моя ладонь со смачным хлопком ложится на лицо, закрывая глаза. Ну как я могла так тупо облажаться? Я с самой первой миссии ни разу не путалась в леске! И, кажется, я уже знаю, к чему всё идёт, и от этого мой фейспалм становится всё более глубоким.
- Признайся, ты сделала это специально! - Адриан шутливо грозит мне указательным пальцем, а я лишь пожимаю плечами, выглядывая одним глазом из-за пальцев. - По крайней мере, такая мысль мелькнула у меня в голове. И я нагло воспользовался твоим положением… и поцеловал.
- Нахал! - сдавленно вскликиваю я, чувствуя стыд за прошлое, которого у меня не было, и какое-то странное тепло от того, что нуаровская сущность в моём однокласснике в тот день взяла своё.
- Ну, ты особо не сопротивлялась, моя Леди, - сейчас голос Адриана становится голосом моего Кота, и я в первые за весь этот вечер чувствую себя немного в своей тарелке. Тычу блондина под рёбра, и тот смешно отпрыгивает, но, к своему собственному удивлению, я не смеюсь, а начинаю плакать.
Слёзы как-то незаметно подкрались и хлынули из глаз, хотя я даже до конца не понимаю, из-за чего именно. Хотя нет… кажется, понимаю.
- Святые котята, мне казалось, я готов к этим резким сменам настроения, но никогда я ещё так не ошибался, - обескураженно шепчет Адриан, протягивая ко мне руки. А я размазываю сопли и слёзы по щекам. Всхлип идёт за всхлипом. Хочу остановиться, но не получается. - Ну ты чего?
- Я не помню всего этого, - сквозь слёзы говорю я и чувствую, как руки Адриана крепко прижимают меня к себе. Его ладони гладят мою спину. Но легче мне не становится: наоборот, с каждым поглаживанием приступы плача становятся всё громче.
- Ну-ну, миледи, разве стоит из-за этого плакать? Главное, что я помню и если что - смогу тебе рассказать.
Я мотаю головой. Не хочу ничего слышать. Не хочу знать, как много я потеряла, приобретя это новое настоящее. Господи, как странно. Ещё час назад я убивалась из-за того, что потеряла шесть лет своей жизни. И сейчас, исправив свою ошибку, убиваюсь абсолютно из-за того же. От забавности и абсурдности этой мысли я смеюсь, и это чуть сбавляет наплыв слёз.
Объятия Адриана наконец начинают работать так, как надо - успокаивать. С каждой секундой мне становится легче. Спазм в горле расслабляется, а поток слёз иссушается.
- Ну что, готова возвращаться? - спрашивает меня Адриан, когда ему кажется, что я почти в норме. Но чёрт. Я не в норме, ни капли. И всё же он отстраняется, и мои руки наконец освобождаются, чтобы я могла вытереть с лица холодные, почти примёрзшие к коже дорожки слёз.
- Я… ещё немного побуду здесь. И скоро приду, - я пытаюсь улыбнуться, но голос дрожит после плача, и я вижу, что Адриан колеблется. - Всё будет нормально. Просто немного побуду одна.
Блондин неуверенно кивает, в последний раз целует меня в щёку - тепло, но как-то обыденно. И эта обыденность тоже больно колет моё сердце.
- Возвращайся, - просит он и уходит обратно в гостиную, к друзьям.
Он, конечно, не замечает горькой усмешки на моих губах. О, мне бы очень хотелось сделать так, как он сказал. Вернуться. Но, наверно, это невозможно.
Я почти уверена, что сейчас, когда я достану из кармана старинные часы, я смогу прочитать надпись, что выгравирована на их корпусе. Там будет что-то вроде “Что имеем, не храним, потерявши - плачем”. А потом часы превратятся в лицо Хлои Буржуа, скажут “Ну ты и лошара, Маринетт Дюпен-Чен” и растворятся в воздухе. И то, и другое в принципе будет чистейшей правдой.