Она села на кровать рядом с Северусом и положила его голову себе на колени. Нат начала медленно расчесывать его волосы, плотно обхватив свободной рукой его искаженное судорогой лицо. Северус стал стонать жалобнее и чаще. Он жмурил глаза, словно видел что-то страшное или пытался перетерпеть сильную боль. Его лицо на миг расслаблялось, но через секунду он снова корчился в судорогах, хватая воздух ртом. Вены на его шее вздулись, лицо стало багровым и словно прорвав плотину из горла вырвался вопль. Ужасающий, потусторонний рев. Словно он пытался исторгнуть что-то из себя. От неожиданности Нат подскочила на месте. Но, быстро придя в себя, продолжила свое неспешное занятие.
Следующие тридцать мучительных долгих минут, он извивался в ее руках, цеплялся мертвой хваткой в простыни, которые трещали под напором его страха и боли. Северус покрылся холодным потом, стекающим с его волос по охваченному агонией лицу. Собирался в надгрудинной выемке, блестел на безволосой груди. Он рвано поверхностно дышал, пытаясь справиться с тем, что, видимо, видел там, под дрожащими и жмурящимися от боли тонкими веками, под которыми тревожно метались его слепые глаза. Он словно смотрел в себя, видя собственных демонов. Тех, что так надежно прятал в «злых щелях»* своей израненной души. Сделав ее своим персональным адом, под тяжестью вины, о которой она лишь догадывалась.
Через полчаса его агония стала стихать и в один момент Северус вдруг раскрыл глаза и вопросительно уставился на нее. Его лицо стало удивлённо-растерянным. Он осторожно дотронулся кончиками пальцев до ее щеки:
— Мама…?!
Нат растерянно смотрела на него, пытаясь понять, как ей реагировать. Видя немую мольбу в его глазах, мольбу о нежности, о защите, она осторожно закрепила гребень в его волосах. Освободившейся рукой провела по его осунувшемуся, за эти долгие минуты агонии, лицу.
— Да, мой любимый мальчик. Мой сынок, — она ласкала его лицо проникая пальцами в мокрые, растрепанные волосы. — Я здесь любимый, я с тобой. Я не позволю обидеть тебя. Ты слышишь, сыночек. Мой нежный Северус.
Его лицо расслабилось, словно сознание потянулось в след ласкающим словам, которые баюкали и нежили его в своих теплых объятиях. Он не отрываясь смотрел на нее:
— Почему ты не любила меня? Почему ты оставила меня одного? — его голос был совсем тихим. Но в нем не было ни обиды, ни упрека.
Нат улыбнулась ему, пытаясь скрыть стоявшие в ее глазах слезы.
— Ну что ты, милый. Я всегда любила тебя. Разве тебя можно не любить? Просто жизнь была нелегкой, я иногда забывала о тебе. Забывала обнять своего мальчика. Своего Северуса. Но это не значит, что я не любила тебя. Всегда. Ты слышишь? Всегда, я с тобой, любимый. Вот здесь, — и она положила ладонь ему на грудь, как раз в то место, где с надеждой на любовь, билось его сердце.
Казалось, что Северус, слава Мерлину, уснул. Дыхание его стало спокойным, но все еще поверхностным. По лицу нет-нет да пробегала судорога, говоря о том, что это лишь временное затишье. Она, пользуясь минутой тишины, решила вернуться к терзающему ее весь последний месяц, вопросу. Нат решительно извлекла из своей прикроватной тумбочки заранее приготовленный клинок. Его отполированное до зеркального блеска тонкое, острое лезвие заиграло в свете свечи, завораживая рисунком древних рун, струящимся по несокрушимому булату. Извлекла из тайника серебряную чашу и длинную деревянную палочку, с заостренным кончиком, испещрённые древними заклинаниями на непонятном ей языке. На секунду она вдруг задумалась о сигнальных нитях защиты, которыми, она была уверена, опутана вся школа. Видимо Альбус, как директор имеет доступ к этому, казалось, живому организму. Она понимала, что, если проведет ритуал в школе, он точно будет об этом знать. А в ее планы это не входило. Нат стала перебирать в голове возможные варианты их перемещения из школы в ее домик с садом. Он был зачарован и найти его, после ее последнего усиления защиты, никому не удастся. Вариант с трансгрессией и каминной сетью отпали сразу. Фестралы, метлы, тоже плохой вариант. Северус без сознания и рисковать его здоровьем, если вдруг во время очередного приступа он сверзнется с большой высоты, она не хотела. Ее размышления прервал хлопок в гостиной. Сначала она подумала, что ей показалось, но нет перед ней, сверкая отблесками свечей в огромных зеленых глазах, стояла ее домовуха Минки.
— Минки приветствует мисс. Минки прислал замок. Он сказал, мисс нужна помощь Минки.
— Замок? — недопоняла Нат, — ты хотела сказать директор Дамблдор?
— Нет мисс, Минки прислал замок. Он сказал мисс нужна помощь.
— Хорошо, хорошо, — Нат прервала очередной виток объяснений. — Поясни, что значит Минки прислал замок? Разве домовики подчиняются не директору?
— Домовики много столетий служат замку. Директора меняются и пока они есть глава школы, домовики формально подчиняться им. Но… — Минки многозначительно помолчала, видимо пытаясь усилить впечатления от следующей фразы.
«Да, за прошедший год я разбаловала эльфиху. Северус прав. Я слишком много ей позволяю», — беззлобно отметила про себя Натали.
— Все эльфы подчиняются старому замку. И он сказал Лонни, что Минки служить только молодой мисс. Минки больше не подчиняться директору, — она торжествующе закончила свой пламенный рассказ, оставив у Нат еще больше вопросов чем до его начала.
— Кто это Лонни?
— Лонни — самая старшая и уважаемая домовуха Хогвартса. Все остальные домовые эльфы подчиняться Лонни.
“Отлично. Один вопрос прояснили”.