Глаза, как айсберг, никаких эмоций, трудно поверить, что еще час назад она стонала под ним, чувственно кусала губы и задыхалась. В ней словно живёт две крайности, лёд и пламя. Она, теперь, всегда на грани. В одну секунду обезумевшая, а в другую, снова холодная королева.
— Верно, но тебе это недозволенно, Цунаде, ты, ведь и сама знаешь, — с бледных уст слетает самодовольный смешок. Он скользит прохладными пальцами по израненным плечам и позвоночнику, наносит мазь, а она пытается сделать вид, что не чувствует мурашек по всему телу, что её не трясет от каждого прикосновения, как от лихорадки.
Пахнет лавандой и травами. Это похоть, игра, которой она не может управлять.
— Какое лицемерие, — иронично отчеканивает она.
— Ты сейчас говоришь обо мне или о себе? — змей злорадствует, улыбается уголками губ, в то время как широкая ладонь скользит по женской пояснице, забираясь под ткань шелкового халата.
— Нас здесь таких двое, — язвительно подчеркивает она. С этой истиной он и не спорит…
Орочимару — демон из темноты. Он искуситель. Скелет в шкафу, который она бы не хотела никому показывать.
— Это твоё наказание, — сладостно шепчет на ухо, кажется, будто он сейчас в её подсознании, во всём, что она делает. Иногда на неё нападает такая безысходность, ей начинает казаться, что она никогда уже из этой чертовой бездны не выберется.
Орочимару — тиран, монстр, которого она кормит с рук собственными страхами, болью. Она просто ненормальная. Цунаде неправильная. Вещь, которую нужно продать на барахолке.
Вот только она всё еще живёт. Такие, как она не умирают быстрой и легкой смертью, бравые воины всегда страдают до конца.
Он знает все её уязвленные места, эрогенные точки. Орочимару привык ко всему подходить скрупулезно, изучать своего врага по крупицам…
— И ты прекрасно понимаешь, что я еще благосклонен к тебе. Хотел бы я посмотреть, как ты будешь объясняться на дипломатическом ужине, почему ты не можешь сидеть на своей пятой точке, — он наносит мазь, а закончив, сжимает ладонью женские ягодицы. Тело Цунаде реагирует практически сразу, с губ слетает хриплый стон, и она прогибается в пояснице, как податливая кошка. Она притягивает… Она в действительности другая, непохожая на тех, кто раньше оказывался в его постели. Непокорная, и в тоже время, хрупкая, как хрусталь. Сотканная из противоречий, недосказанных слов и запаха сандала, медикаментов.
— Ненавижу тебя, — цедит она сквозь зубы, и в этих словах столько пыла. Отчаянье переплетается вместе со злобой в одном танце. Ей бы стереть его имя из своей памяти, но змеиный образ всегда будет маячить перед глазами. В самых потаенных снах, в знании, что именно он открыл в ней самые темные участки её сознания.
Желтые глаза сверкают в темноте, смотрят на неё, как из ночного кошмара. Он прикусывает зубами кожу на её шее, слышит громкий стук чужого сердца, получая в ответ удар локтем в бок. Достаточно ощутимый. Предупреждение, что при особом желании, она может разорвать его на куски.
Орочимару прекрасно об этом знает, но ему чертовски нравится ходить по лезвию ножа. Он будет ждать, когда она сорвётся. С большим удовольствием.
— Знаю. В этом и вся прелесть, Цунаде Сама, — довольный смешок, в то время, как вторая рука проскользнула к внутренней части бедра, поглаживая, сжимая, затуманивая рассудок, а затем лаская пальцами клитор. Она закрывает глаза, ощущает, как учащается её дыхание.
Он заставляет её встать ровно, и она подчиняется, в то время как он трахает её пальцами. Орочимару запрещает ей стонать, и она не произносит ни звука. Кусает губы до крови, но указание выполняет.
Он продолжает оставлять укусы на её шее, плечах, играет с затвердевшими сосками, больно сжимает.
Орочимару тянется к её пухлым губам и когда она инстинктивно придвигается ближе для поцелуя, он отстраняется на сантиметр.
Издевается, продолжает держать её в напряжении. Так, чтобы она чувствовала жар его дыхания, не в силах коснуться. Теряя разум.
Полный контроль…