— Ты слышишь? Жду послушания и хорошего поведения пока меня не будет. Повторяю: своим не делюсь.
— А я твоя?
— Моя. Даже не сомневайся.
Ей виделась романтика в каждом его слове и жесте, несмотря на то, что она не раз слышала в телефонных разговорах, каким Горин может быть жестким с теми, кто посмел его ослушаться. Но с ней он был мягок и терпелив, как будто влюбляя ее в себя еще больше и опутывая, как паук большой и крепкой паутиной.
Вернувшись домой под утро, вся зацелованная с насквозь мокрым нижним бельем и пахнущая возбуждением за версту, она наткнулась на мать, ожидающую ее на кухне.
— Ты время видела? — начала Галина и охнула, увидев на шее и груди некогда скромной дочери россыпь красных и бордовых пятен.
— Мам, каникулы же… Когда еще гулять?
— Пойди в зеркало на себя полюбуйся! Смотри, как бы не нагуляла кого-нибудь!
Маша ошарашено посмотрела на свое отражение, из которого на нее смотрели обезумевшие блестящие глаза, покраснела при виде шеи, усыпанной засосами. Если раньше он такого не делал, то сейчас она была уверена, что дело в отъезде. Горин как будто пометил ее варварским и некрасивым способом.
— Он уезжает завтра, успокойся, мама.
Галина Ивановна тем временем заводилась еще больше:
— Предохранялись хоть? А то он-то уезжает, а в животе у тебя может подарочек оставить.
Щеки Маши загорелись от стыда, а на глазах выступили слезы обиды:
— Я не спала с ним! Ты прекрасно знаешь, что я вообще еще ни с кем…
— В том-то и дело, что ЕЩЕ. Такими темпами это случится очень скоро. Изуродовал тебе всю шею. Позорище. Перед матерью-то не стыдно?
Дочка, разрыдавшись, кинулась в свою комнату, а Галина Ивановна схватившись за сердце, пустилась на поиски корвалола, который в последнее время слишком часто стал ей необходим.
Следующий день начался с томительного молчания, которое никто не спешил нарушить.
Каждый занимался своим делом: мать обиженно посапывала и колдовала на кухне, а зареванная Маша корпела над статьей для практики в газету.
Когда раздался привычный стук в дверь, Галина Ивановна, даже не посмотрев в глазок, поспешила открыть:
— Здравствуй, Тамара, — поприветствовала она золовку и отступила в сторону, давая сестре покойного мужа пройти.
— Привет, Галь. Машуня дома?
— У себя, — пробурчала та и отправилась на кухню.
По ее тону Тамара сразу поняла, что сноха и племянница в ссоре, поэтому со свойственной ей прямотой приступила к допросу:
— Что случилось?
— У нее спроси.
— Маша!
Через минуту на кухне появилась ее любимица поразившая своим зареванным и несчастным видом настолько, что жесткая Тамара сразу кинулась ее обнимать:
— Полюбуйся на нее, вся в засосах, уже неделю по полночи дома не появляется! — взорвалась Галина.
— Жених что ли появился? Так вот в чем дело. Дура, ты Галя, сама-то забыла, как с Толиком обжималась? Ей не пятнадцать все таки, поэтому понятное дело они не беседы там беседуют!
Она отстранилась и осмотрела племянницу, поморщившись при виде красно-синих пятен, выглядывающих из-за футболки.
— Это конечно, вообще никуда не годится, Мань. По губам ему что ли давай в следующий раз. Молодые, горячие.
Маша представила, как дает по губам Горину и чуть не расхохоталась от этой абсурдной картины, вовремя сумев сделать вид, что закашлялась.
Галина, заметившая странное поведение дочери, совсем слетела с катушек и разразилась криком:
— Ты, посмотри, она еще и смеется. Является, как проститутка почти в три часа ночи в таком виде…
— А ну-ка тихо! — гаркнула Тамара, и удовлетворившись повисшим молчанием, уже более спокойным тоном добавила, — у нее первая любовь, не видишь что ли? Оскорблять не позволю, и вообще будешь трогать ее, ко мне переедет. Она совершеннолетняя, так что угомонись, Галя.