— Одна из ваших…
— КТО? — не выдержав, гаркнул Горин.
— Маша Казанцева…
— Ах, вы, мудачье… — одним ударом Александр Николаевич разбил нос Колесникову и тут же зарычал, — совсем охерели? Я, блять, вам устрою содействие… Рассказывай, кто? Чем шантажировали?
После долгой беседы с использованием двух пачек салфеток и ведерка льда для разбитого носа Колесникова, губернатор уже знал все подробности истории с подслушиванием и шантажом.
Ему хотелось вернуться домой и сломать шею этой суке, которая купилась на глупые угрозы, ничего не рассказав ему.
Горина брала досада за упущенное время и неуместные чувства к Маше. Он, привыкший видеть людей насквозь не понимал, как эта соплячка смогла провести его, еще и успев залезть ему так глубоко под кожу. Хотелось изыскать хоть одну причину, оправдывающую предательство и не отпускать, оставить Машу себе, долгие годы среди акул бизнеса привили Александру Николаевичу четкие принципы.
В любом случае придется от нее избавиться. Хоть с мясом, но вырвать. Сколько проблем доставила, дрянь. А ведь могла сразу позвонить и признаться. Он бы для нее горы свернул, попересажал их всех, включая идиота Колесникова. Ну что ж… Эта дура сама сделала свой выбор.
Домой Горин вернулся глубоко за полночь, вдрызг пьяным. Ему хотелось наказать ее, поставить на колени, заставить делать позорный минет, а потом высечь ремнем и затрахать до изнеможения, но увидев Машу, хрупкую и безмятежно спящую на огромной постели сжал кулаки ушел, ругая себя за внезапную слабость.
Утром губернатор вызвал из столицы Каролину и после хорошего секса, уже к обеду, удовлетворенный, а значит, начинающий мыслить здраво, решил, что не сорвется, поэтому вызвал Машу прямо к себе в администрацию.
— Привет, ты не приезжал сегодня? — она была юной и прекрасной, в легком цветочном платье до колена, при любом движении открывающем стройные девичьи бедра.
Невольно залюбовавшись ею, Александр Николаевич замер, но потом нахмурился, возвращаясь к суровой реальности:
— Приезжал. Хотел тебя наказать… Но передумал… Все таки тетку сбили твою…
На лице Маши были буквально написаны эмоции, обуревавшие ее. Она все поняла. Стерла внезапно выступившие слезы, подошла совсем близко и дотронулась ладошкой до широкой груди. Сейчас без каблука, Маша едва доставала ему макушкой до подбородка, такая нежная, хрупкая и ранимая. Хотелось сжать ее и покрывать поцелуями каждый дюйм стройного тела, но почувствовав запах, его любимый аромат чистоты, Горин вдруг взбесился и схватив девушку за локоть, буквально поставил на колени:
— Саша, прости меня. Ты же знаешь, что я только твоя и люблю только тебя…
— Да, зая, до недавнего времени я так и думал, только вот добрые люди открыли мне глаза на твою сучью натуру… Нравилось жертвой себя ощущать?
— Саша, — всхлип и взгляд некогда любимых глаз немало раздражал его и выбивал из колеи, поэтому он отвернулся к окну и закурил.
— Вон пошла. Отпускаю с миром, но видеть тебя больше не хочу. Ослушаешься, тогда не пощажу.
Красивое лицо девушки вдруг ожесточилось и непонятно откуда взявшиеся силы помогли встать.
— Я тебе этого никогда не забуду, Горин. И не прощу. Не хочешь, не верь, но пугать меня не нужно. Я после знакомства с таким ублюдком, как ты, уже ничего не боюсь.
Лицо внезапно обернувшегося мужчины исказила гримаса бешенства:
— Ты, соплячка, будешь мне здесь такие речи толкать? Я тебя, мразь, собственными руками задушу.
Мгновение и его высокая, широкоплечая фигура нависла над ней, а рука сомкнулась на тонкой девичьей шее. Пальцы легко обхватывали кожу ниже подбородка и буквально через несколько секунд она захрипела.
"Задушить, сучку, чтобы больше мозги не пудрила и никому не досталась… "
Хрипы становились всё громче и она, лишившись воздуха постепенно сникла и внезапно обмякла в его руках.
Стоп.
Невероятным усилием воли Горин заставил себя ослабить хватку и отступил, морщась от вида снова упавшей на колени Маши.
Она была сейчас жалкой и прекрасной одновременно: с красными заплаканными глазами и опухшими полными губами, в сарафане в мелкий цветок, задравшемся над сбитыми коленями…
Хотелось трахнуть её и убить одновременно, но он твердо был намерен сдержаться.
Пройденный этап.
Выкинуть суку к чертовой матери и пусть катится на всё четыре стороны.
Попользовался и хватит.
И так долго задержалась, возомнила себе, что самим Александром Гориным может вертеть.
Маша тем временем с трудом поднялась, и глотая горячие слезы, посмотрела прямо в холодные голубые глаза:
— Помнить меня, ублюдок, всю жизнь будешь, только меня хотеть. С другими бабами меня представлять будешь. Но я не прощу. Никогда.