— Готов, милок, готов, — сладко пропела я, ставя перед ним миску с дымящейся свиньей. — Кушай, родной.
Добрый молодец потыкал деревянной ложкой в волнистые нити лапши, озадаченно понюхал приправы.
— Что за ведьминскую бурду ты тут добрым людям суешь? — с подозрением поинтересовался он.
— Так что сама ем, милок, тем и тебя кормлю, — заперхала я, стараясь скрыть за кашлем бесовский хохот. — Я ж женщина старая, ходить мне тяжело, хозяйства своего нету, а путники ходють и ходють, и всем покушать хочется.
Иван долбанул своей тяжелой дланью по столу и встал во весь рост.
— Ты, бабка, прекращай издеваться! Корми меня, ясно? А то я тебе дом разгромлю!
Вот так здрасьте, приехали. Приперся в мой дом без приглашения, требует чего-то, угрожает. Все, пусть точно идет к лешему!
Я распрямила плечи и зажгла в ладони магический огонь.
— А попробуй, разгроми, — холодно и без кряхтения ответила я, глядя ему в глаза. — Позабавил меня, да и хватит, не люблю наглецов.
Молодец пару секунд играл со мной в гляделки, но потом, кажется, кое-что понял, опустил к долу ясны очи, сел за стол и молча заработал ложкой. Сначала с подозрением, а потом — как распробовал — начал кушать так, что за ушами трещало. Я только умилялась, глядя, как он накручивает длинную лапшу на деревянную ложку, мучается, но мужественно терпит и даже не сквернословит.
Покушав, молодец отправился в свежезатопленную баньку, а я села изучать магический трактат. Судя по стилю изложения мыслей, автор был на редкость дотошным занудой. Я с трудом продиралась сквозь его велеречивые рассуждения о том, что Баба Яга являлась классическим сильным женским персонажем местного фольклора, это отсылало нас к временам матриархата и вообще свидетельствовало о высокой степени эмансипации среди здешнего прекрасного пола. К концу десятого листа подобных рассуждений я подумала, что жена автора наверняка была первой феминисткой этого мира и изобрела развод лишь для того, чтобы сбежать от такого на редкость скучного супруга. К концу двенадцатого листа я потеряла нить рассуждений и сладко задремала в обнимку с трактатом.
Разбудил меня пронзительный скрип входной двери — из бани явился мой внезапный гость Иван.
— Ну, старая, спасибо, отличная баня! — сообщил он, плюхаясь на лавку. — Давай, уложи меня спать, сама садись в ногах и расспрашивай, куда я иду!
— Вот вообще неинтересно, — ответила я, зевнув и пряча трактат. — Подушка с одеялом около тебя на лавке, застилай и ложись спать. И не шуми сильно, а то мою избушку разбудишь.
Иван обиженно шмыгнул носом, но спорить не стал, покладисто расстелив себе в уголке. А ничего, наглость-то, похоже, поддается перевоспитанию.
— Ладно, — села я на своей лежанке. — Рассказывай, куда идешь.
Иван с энтузиазмом откликнулся:
— Иду я из Тридевятого царства. Сам я Иван, вдовий сын, служу у царя Берендея. И вот царь мне велел достать ему живой и мертвой водицы, чтоб, значит, мог он снова стать молодым и здоровым. А где ее искать, эту водицу? Вот посоветовали мне знающие старухи придти к тебе, Яга, на поклон, чтобы ты путь указала.
Я сдавленно хмыкнула:
— Хороший способ поклониться — вломился в дом, хозяйничаешь тут, скандалишь. А если не помогу?
Иван покаянно повесил буйную голову:
— Не видать мне тогда родного дома и матушки моей, не велел царь без водицы возвращаться.