— Почему?
— Наверное потому, что не смогла защитить их.
— Ты просто не захотела, — Ир фыркнул. Посмотрел на столбы и снова помрачнел.
— Если вы так считаете, — она пожала плечами, — ваше право.
— Королеву ты сопроводила до самой плахи, а простые служанки не достойны такой чести? — он хотел уколоть её так же, как уколол Тувэ. Только слабых мест Камеристки, к сожалению, не знал.
— Я буду там, с ними. До последнего удара сердца.
Глаза Каи заволокло чернотой. Они стояли в отдалении. Никто, кроме Ира, не видел, как она, глядя в пустоту черными, как сама тьма, глазами, видела и переживала нечто такое… Словно и правда шла рядом с ними, словно там и для неё был приготовлен костер.
Трех девушек вели скованными по рукам и ногам, длинной цепью на талии они были сцеплены друг с другом. В грязных сорочках, босые, остриженные. Две из них рыдали. И только одна, с рыжими торчащими во все стороны оставшимися неровными прядками, опустила глаза и не издавала ни звука, только плечи едва заметно подрагивали, будто не от слез, будто ей просто было холодно.
Ир закусил щеку до крови. Глаза защипало. Он хотел подбежать, укрыть её своим плащом… Почти сорвался с места.
Маленькая костлявая рука Камеристки легла на тыльную сторону его ладони, и Ир замер. Просто замер. Она не тянула его, не пыталась остановить… Просто держала его ладонь своей. И он сжал её руку в ответ, продолжая смотреть.
Пальцы Пеппы были в крови, руки обожжены до локтей. Кожа в некоторых местах была почти черной. Она хромала, едва переставляя ногами и то и дело спотыкаясь. И всё не поднимала головы.
Плащ подгонял девушек. Та, что шла впереди, стала идти быстрее, разрыдавшись ещё громче. Пеппа едва поспевала. Он только краем глаза сумел увидеть часть лица. Она вся, казалось, была перемазана в грязи.
Девушки истошно вопили, сопротивлялись, сыпали проклятиями, не давали себя привязать.
Ира вдруг осенило. Что-то не так… Пеппа… Пеппа не сопротивлялась.
Камеристка сильнее сжала его ладонь. Он опустил глаза. Её щеки были влажными, но глаза по-прежнему сияли темнотой. Она плакала. Может, всего ничего, может, только пару слезинок уронила, но Кая чувствовала и дала это увидеть.
Ир вернул взгляд к столбам. Позвоночник прострелило ужасом. Он увидел Пеппу. Она подняла голову. На распухшем лице не было глаз. Они были выжжены. Магией. Его Пеппа уже была ни жива ни мертва. Поэтому не сопротивлялась, поэтому не плакала, поэтому едва поспевала. Она не видела, не знала; скорее всего, её сознание затуманилось от боли и пережитого ужаса.
Что было в последний миг перед её взором? Темница? Плащ? Что она видела в тот самый миг, когда вокруг неё сгущалась тьма?
Он боялся, что Пеппа увидит пруд, место их встреч, но она на самом деле не могла видеть ничего…
Ир должен был смотреть. Но не смог. Закрыл глаза. Это было слишком даже для него. Он видел многое, но ужаснее покалеченной Пеппы, казалось, не было ничего…
Тяжелый вздох Камеристки заставил его открыть глаза. Она всё смотрела. Смотрела и смотрела. Не отводила взгляда.
— Пеппа наконец сможет упокоиться.
— Не говори мне. Я не хочу… не могу…
— Прошу прощения. Мне не впервой, так что я… — она замялась, моргнула несколько раз и снова уверенно посмотрела на столбы, к которым уже привязали девушек.
Вспышка, и бревна загорелись. Ир против воли глубоко вдохнул. Костры охранялись сильным колдовством. Прежде, чем он сумел бы прорваться сквозь него и прекратить муки девушек, они бы уже сгорели. И Ир ничего не стал делать. Только сжал ладонь Камеристки сильнее.
От криков закладывало уши. Но даже так было слышно, как толпа радовалась торжеству справедливости, как воспевала Благого Демиурга. Людские счастливые возгласы мешались с воплями девушек, с криком его Пеппы… Ир мог поклясться, что ничего не слышал страшнее в своей жизни.
Он позорно замер. Напуганный, поглощенный ужасом, Ир, один из сильнейших колдунов севера, был готов спрятаться за спину Камеристки.
Они всё кричали и кричали, и чем громче были крики, тем более восторженными становились зрители.