Монотонные гудки, казалось, длились бесконечно, но наконец трубку взяли, и Елисеева услышала голос Татьяны Николаевны. Ленка красноречиво молчала и ждала, что женщина догадается передать сыну трубку, но Белова только спрашивала, кто звонит и почему молчит. И Елисеевой ничего не оставалось, как повесить трубку, и набрать другой номер, вдруг еще не поздно?
Ольга Николаевна, недавно вернувшаяся с дежурства, подскочила на диване от громкой трели телефона и, прогнав дремоту, подняла трубку.
- Да?
- Здравствуйте, вы не могли бы позвать Женю? – затараторила Елисеева. – Это ее однокурсница беспокоит…
- Здравствуйте. Конечно, – старшая Филатова повернулась к комнате племянницы и позвала: – Женечка, подойди, тебе звонят.
Женька, еще не отошедшая до конца за три дня от произошедшего, выползла из-под одеяла и прошествовала в гостиную.
- Да?
- Женя, это… Лена. Только не бросай трубку, это очень важно!
Филатова поморщилась от дикого раздражения и едва нашла в себе крупицы терпения, чтобы не нажать на рычаг.
- Чего тебе?
- Отговори Сашу, я тебя умоляю! – голос Елисеевой дрожал. – Он же убьет его!
- Кто? – не поняла Женька.
- Муха! Они сегодня дерутся. Я прошу, останови его, поговори с Валерой! Не дайте ему…
Сердце Женьки ухнуло и провалилось куда-то вниз.
- Валера уехал еще час назад, – не своим голосом ответила она, опускаясь на диван. – Они все уехали…
Поздно. Вот теперь точно поздно.
- Какая же я дура… – Елисеева всхлипнула и неожиданно для Женьки зарыдала в трубку. – Жень… Нам надо поговорить… с тобой…
Филатова прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Ей ужасно не хотелось встречаться с Ленкой и тем более о чем-то с ней разговаривать. Но выхода не было. Им всем надо было объясниться. Хотя бы ради Саши.
- Подъезжай. Я буду в беседке.
На берегу Москвы-реки, дальше от города, где едва были видны московские многоэтажки, казавшиеся отсюда крошечными и нарисованными, находился старый речной порт. Давно заброшенный, превратившийся в кладбище старых лодок, катеров и сухогрузов. Пройдя чуть дальше, можно было обнаружить свободную и ровную поляну. Это место никак лучше подходило для боя. Вдалеке от людской суеты и посторонних глаз.
На длинной железной конструкции, некогда служившей кормой корабля, стоял Муха. Он нервно курил и одновременно жевал жвачку. От лба до скулы на его лице протянулся глубокий шрам – след от кастета. Рана еще не зажила до конца, болела и отдавала этой болью в глаз, отчего Мухин иногда морщился. В голове бандита было только одно – размазать в лепешку голову Белова прямо об эти ржавые борта старых лодок, избить с таким упоением и с такой жестокостью, чтобы он захлебнулся своей же кровью, а его зарвавшиеся дружки по частям бы не смогли собрать его остатки.
- Муха! – окликнул его один из братков. – Едут…
К поляне медленно подкатил старенький “Линкольн”. Муха осклабился, спрыгнул с ржавой кормы и молча скинул свою кожанку в руки близ стоящего бугая.
- Нечего с ними сиськи мять, – поджигал его запал второй браток. – Раз-два, и на дно, рыб кормить. А потом по пивку, да? – и хлопнул Мухина по оголенному плечу.
Муха размял плечи, скинув ладонь, наблюдая, как из машины вылезает прибывшая четверка. Рыжий и самый борзый отпустил комментарий в их адрес, стараясь делать вид, что ситуация их вообще не пугает. Самонадеянные сопляки. Бесило и то, что ни один со стороны противников не дергался, а этот сосунок держался уверенно и враждебно, возомнив себя борцом ММА.
Саша и правда без тени сомнения и страха смотрел прямо в глаза Мухе. Злость придавала ему таких сил, что он буквально ощущал, как по жилам растекалась сталь, и ладони, сжатые в кулаки, белели от напряжения.
- Сань, – Фил наклонился к другу, – ты, главное, не дергайся, дыхалку держи. Пусть он прыгает, а ты работай четко. Побегай, подразни его. А увидишь, что он подсел – сразу гаси, – он не был уверен, что Белов его внимательно слушает, но надеялся, что хоть что-то возьмет на заметку, – готов? Давай, брат…