Папа пошёл за Томом, а она последовала за Рокко к его машине. Блестящей и красной, удлинённой и округлой спереди.
— Кстати, сколько тебе лет? — спросила она. — Тебе вообще разрешено водить машину?
— Двадцать.
— Ты не выглядишь на двадцать. — Она изучала его, поджав губы, как будто глубоко задумавшись.
— Ты не выглядишь на десять.
— Как получилось, что ты будешь возить? Разве у тебя нет работы?
— Это моя работа. — Его улыбка исчезла, когда он открыл переднюю пассажирскую дверь и пригласил её внутрь.
Прежде чем она успела спросить, что случилось, появился папа с Томом, и через несколько минут они были в дороге.
— У тебя есть какая-нибудь музыка? — спросила она, чувствуя себя неловко из-за тишины. Том сидел на заднем сиденье, полностью погруженный в видеоигру.
— Я не знаю ни одной детской станции, но ты можешь попытаться найти то, что тебе нравится.
— Я не слушаю детскую музыку. — Она вытащила свой MP3-плеер и подняла его, чтобы он увидел. — Мне нравятся старички. Фрэнк Синатра мой любимый.
— Ты слушаешь Фрэнка Синатру? — Его руки дёрнулись на руле, заставляя машину вильнуть.
— Да, — пожала она плечами. — Меня это тоже не смущает. Его песни классные.
Он громко рассмеялся, и этот звук заставил её улыбнуться. Она хотела снова услышать его смех, увидеть, как в уголках его глаз появляются морщинки, а морщины на лбу разглаживаются от его улыбки.
— Тебе нравится Синатра?
— Может быть, немного.
— Моя мама любила его песни. — Её нижняя губа задрожала, смерть матери все ещё была свежей раной в её сердце. — Вот откуда я их всех знаю. Когда я слушаю их, я думаю о ней.
Она отвернулась к окну, чтобы он не видел её слез.
— Lamento la muerte de tu madre (*я сожалею о смерти твоей мамы, итал., прим. перев). — Он потянулся и сжал её руку. Его прикосновение облегчило боль в сердце, и она повернулась, чтобы изучить его лицо.
— Я тоже потерял свою мать. Вообще-то, обоих родителей. Когда мне было шесть. — Его слова прозвучали неестественно, как будто ему приходилось выдавливать каждое из них. — У меня не так много воспоминаний о них, но я помню, как моя мать пела в церкви. У неё был прекрасный голос. Тебе нравится петь, Грейси?
— Я люблю петь. — Её нижняя губа задрожала. — Раньше я пела со своей мамой.
— Давай посмотрим, сможем ли мы найти что-нибудь для тебя, чтобы спеть. — Он включил радио на её любимую станцию, и из динамиков зазвучали первые такты песни Фрэнка Синатры «Strangers in the Night».
— Это моя любимая песня Синатры, — сказала Грейс, смаргивая слезы.
— Моя тоже.
Как у них могло быть так много общего? Он назвал её Грейси. Совсем как мама. Ему нравилась её музыка, и он хотел услышать, как она поёт. Его любимая песня была любимой песней Грейс, и он тоже потерял свою мать.
Всего этого было слишком много. Она не плакала с того дня, как умерла мама, но этот мужчина, с его красивым лицом и прекрасным голосом, его добрыми словами и нежностью, затронул саму суть того, кем она была. Он увидел девочку, которая скучала по своей маме, и благодаря их общей страсти и опыту он увидел нечто большее.
Она чувствовала себя с ним в безопасности — в достаточной безопасности, чтобы довериться.
— Я не могу сегодня петь, — прошептала она. А потом она прислонилась к его большой сильной руке и заплакала.
Глава 3
Чувство вины загнало его в «Адское Пламя».