— Ты думаешь, это всё из-за того, что мне нужна шлюха? — спросил Роше, доставая трубку. — Выпустить пар?
— Сколько дней мы уже в пути? — ведьмак пожал плечами. — И всё это время ты сидишь, ешь, спишь как на иголках. Я это вижу и говорю тебе правду. Успокойся, Роше. Здешние маркитантки не так уж плохи.
Они столкнулись в лесу, во Флотзаме. Роше сильно ранил её, занёс меч, чтобы добить — и не сделал этого. Он заметил лучников, это было и впрямь так. И было еще кое-что. Постыдное, противоречащее его собственным установкам. Пощадить её только потому, что она распаляла в нём интерес к жизни. Иорвет. Не поиск новых удовольствий и богатств, титулов и чьей-либо милости, пусть даже исходящей от Фольтеста. Иногда Роше всё бы отдал за хорошую драку — с ней. Чтобы она так же стискивала коленями его рёбра, сидя сверху, и силилась убить, а он бы знал, что это не так, потому что в её единственном глазу читалось то же самое. Самый лучший враг. Толчок к тому, чтобы забираться на одну из флотзамских сторожевых башен и смотреть в сторону леса, ждать атаки. Ведьмак был не совсем прав — ни одна, даже самая искушенная в ласках шлюха не дала бы ему желаемого.
— Я бы съехидничал, но вот опасаюсь задеть за живое, — подал голос Геральт.
— Давай уже, — буркнул Роше. — Сделаю вид, что нуждаюсь в твоём ведьмачьем яде.
— Если бы ты родился эльфом — может, она дважды бы подумала.
Если бы у него было такое желание, он непременно бы поднялся и врезал этому умнику, но почему-то не слишком хотелось — наверное, потому что несло от него так, как ни от кого другого. Роше прилёг обратно на лежак. Закрыл глаза.
«Если обычная её походка такая же развязная, как во сне, я съем свой шаперон, черт возьми».
Или она просто казалась ему развязной, но на деле ловкой, как большая кошка, выбравшаяся на охоту. Роше всегда удивлялся четкости своих снов и памяти на каждую мелкую детальку там — на то, как она усмехалась, что говорила и как себя вела. В этом была вся Иорвет — дикая, хитрая, как льнущий к земле перед прыжком хищник. Что бы не произошло дальше, завтра или через неделю, ему ни в коем случае нельзя поддаваться тревогам или страхам. Она была гордой, самодовольной, как положено всем эльфам, мерила по себе. Вернон не мог и не хотел её разочаровывать. Казалось, это было чем-то важно и для него самого. Или важно было её мнение? Чушь.
И всё-таки, почему он всё еще позволял себе думать и рассуждать о её внешности, если ему важна была только глубина их непримиримой вражды? Геральт всё еще поглядывал на него с усмешкой, а Роше чувствовал это и поспешил повернуться к нему спиной, подкладывая под щеку ладони. Это было подсознательное опасение, что его мысли прочитают, что кто-то заметит на его лице секундное сомнение, непозволительное, предательское.
Было что-то ироничное в том, что самой яркой деталью в её лице оставался шрам. Уродство, которое, возможно, и её саму ранило сильнее, чем она могла представить. Говорят, что если женщина утверждает, будто бы собственный вид её не заботит — она лжёт. Иорвет, наверное, тоже лгала, однако Роше не испытывал отвращения, представляя её без повязки. Она была сильной и этим его притягивала, так же, как и он её.
Вопрос времени. Это был лишь вопрос времени. Годом раньше или годом позже, он должен был ощутить влечение к ней. Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Однозначной вражды, как видно, тоже.
Ночь наконец полностью вступила в свои права и он, разморённый теплом слишком близко приставленной жаровни, прикрыл веки. Посчитал до десяти. Была ли она здесь?
— Иорвет…
Имя, которое без рычания не произнесёшь. Тело, к которому в реальности не прикоснёшься. Чаша, из которой ему никогда не испить.
Она зашуршала пологом — словно бы не пыталась скрываться, а шла вперёд, уверенно, убеждённая в том, что нападёт первой. Роше не двигался с места. Приоткрыв глаза, он следил за ней с лежака — вернее, поначалу только за её нечётким силуэтом, легко скользившим по шатру. К столу, с воткнутым в дерево кинжалом. Она медлила. Иорвет бросила на него сдержанный взгляд — тусклое пламя жаровни выхватило из полумрака неровность рубца на её щеке, похожего на широкое изломанное русло реки, выточенное потоком в земле. Сколько же шрамов может быть скрыто под её одеждой? Ведь тело бывалого бойца похоже на карту, по которой лишь чуть сложнее ориентироваться, чем по бумажной. Радовало то, что и она не знала обо всех его старых ранах. Может быть, только о тех, что нанесла сама.