Она снова делает полукруг. Ноги такие ледяные и мокрые, сердце лупит так сильно, что болит грудная клетка и подташнивает. Гермиона смотрит на дверь своей комнаты, останавливаясь на месте.
А затем срывается с места.
Гермиона аккуратно открывает дверь, скользит в коридор и на цыпочках идет в западное крыло дома. Ее шагов почти не слышно, во всех комнатах выключен свет. Она старается дышать тихонько, подходит к его комнате и осторожно открывает дверь.
Хозяин дома спит с открытыми окнами. Он не зарывается ногами в одеяло, держит их открытыми. Спит он тихо, почти беззвучно, но, как кажется Гермионе, неспокойно. Она подходит к нему и останавливается возле постели, сжимая кулачки.
Колеблется. Потому что врывается вот так, снова. Она не может объяснить, зачем это делает, но так нужно. Она знает, что так нужно. Девушка присаживается на край его постели и заводит за ухо волосы.
Он такой красивый, когда спит. Такой расслабленный. За закрытыми веками не видно глаз, которые смотрят на нее с картины над постелью хозяина дома. Гермиона придвигается к нему чуть ближе.
Один поцелуй. Только один, и станет легче. Гермиона в этом уверена.
Девушка склоняется, слушает Его ровное дыхание, прикрыв глаза. Распахивает губы, едва касаясь его своими, а после, чуть задержавшись, осторожно прикасается к ним. Все тело девушки снова оживает, запуская жизнь в ней по-максимуму.
Она не сдерживается и, едва справляясь с собственными желаниями, целует снова. Дыхание сбивается. Гермиона слышит, как он прерывисто вздыхает.
— Нет, — приподнимается он на локтях, сонно и рассеянно бормоча. — Нет.
— Мне нужно, — задыхается она, потянувшись к нему.
Ей так нужно, ей так отчаянно, что она не может это контролировать. Это наваждение, это стремление, эту зависимость. Она не понимает, что он отказывается ради нее.
— Гермиона, я не могу, — присаживается он на постели.
Грейнджер проводит руками по волосам.
— Но почему?
Это звучит почти по-детски. Так обиженно, горько и слепо. Под покровом ночи вся бравада куда-то исчезает, остается только что-то такое, что она не в силах в себе подавить. Это ее морально убивает.
— Потому что… — он закрывает на мгновение лицо ладонями, — потому что…
Потому что я могу тебе навредить.
И нет слов. Нет совсем, ведь он не может объяснить ей, не может рассказать полностью. У него не получится, как бы он ни постарался. Это тяжело, это страшно, это бессмертно.
Это проклято.
— Пожалуйста, — шепчет она, придвигаясь к нему ближе.
Нет, не заставляй меня пережить это снова.
— Ну, пожалуйста, — и где твоя бравада, Грейнджер? — Ты спас меня… Пожалуйста.
Если бы вчерашнего поцелуя не случилось, мне бы и не пришлось тебя спасать.
— Гермиона…
— Поцелуй меня, — шепотом просит она, так и не открывая глаз.
Я навлеку на тебя беду.
— Я хочу, чтобы ты меня поцеловал, Северус, — едва ощутимо дрожа, сознается она.
Северус качает головой, сдается. Обхватывает ее лицо ладонью и тянет к себе, втягивая в поцелуй. Подписывая им обоим приговор несмываемыми чернилами. Принимая правила нечестной игры, в которой не будет победителей.
Она придвигается ближе, отвечает на поцелуй, взрывается сотнями искр, рассыпаясь осколками. Это не любовь, вовсе нет, Гермиона в этом уверена. Это просто слепая потребность. Жажда, которую она хочет утолить.
Грейнджер нахально углубляет поцелуй, едва слышно стонет ему в губы, задыхаясь от эмоций, и тянется рукой к нему. Проводит пятерней по его грудной клетке, ведет вниз, к животу, поддевает пальцами резинку штанов и хочет двигаться дальше, но Северус обхватывает ее руку, вынуждая остановиться.
Он разрывает поцелуй.
— Что такое? — не понимает она, задыхаясь от желания.
— Иди к себе, — качает он головой.
Гермиона облизывает покрасневшие от поцелуя губы.
— Но почему?
— Направляйся спать, — не смотрит он на нее.
Грейнджер сводит брови на переносице.