Он смотрел на нее, и у него перехватывало дыхание. Она такая красивая. Господи, зачем она такая красивая? Платье было просто идеально. Оно было создано для нее. Из-за нее. Ради нее.
Овальный вырез, тянущийся полукругом от одного края плеча до другого, открывал выступающую линию ключиц, а рубиновый оттенок ткани выгодно подчеркивал ее светлую кожу, гармонично сочетающуюся с темными волосами.
Кружево вьюном оплетало ее руки от предплечий до локтя, струилось вдоль точеной талии, мягко обхватывая ее, и гипюровым огненным водопадом волнами лилось вниз, останавливаясь чуть выше острых коленей.
— Ты просто восхитительна, — негромко произнес он, сухо сглотнув. — Просто восхитительна, — непроизвольно повторил он, чуть вскинув брови.
Кошки в душе Габриэля уже не скребли, а зубами выгрызали плоть. Он ненавидел себя за это. За то, что привязался к ней. За то, что не может от нее оторваться. Он должен был продолжать притворяться, что есть и другие. Он должен был искать других, но… Проклятье! Это была такая глупая ложь. Потому что была только она.
— Мне было бы намного проще, если бы ты сейчас отправилась вниз к гостям, — перешагивая через себя, произнес он.
Ложь. Такая долбанная ложь. Очевидная, плохо отрепетированная. И она понимала, что он говорил не то, что хотел, а то, что было нужно. И Маринетт не выдержала. Она сорвалась с места, сжав маленькие кулачки, и вплотную подошла к нему, снова врываясь в его личное пространство.
— Ты прав, — шепотом ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Было бы проще…
И он сделал это быстрее, чем подумал. Хотя бы раз, Господи. Габриэль вытащил руку из кармана и, обхватив ее лицо ладонью, рывком притянул девушку к себе, впиваясь в губы. Это почти лишило ее равновесия, но он обвил ее второй рукой за талию, сокращая расстояние до минимума.
Он целовал ее так, что Маринетт просто потеряла связь с реальностью. Его губы были такие чувственные, такие желанные, горячие. Их хотелось целовать, ими хотелось владеть. Девушка сделала полушаг вперед и, прогнувшись в пояснице, прижалась к нему еще ближе, обдавая жаром своего тела.
Габриэль выдохнул в поцелуй раскаленный воздух, позволяя девушке скользнуть тонкими пальцами в свои волосы. От ощущения ее прохлады кожа покрылась мурашками. А у нее внутри все переворачивалось, когда он вел своей широкой ладонью по ее открытой спине.
Девушка бесстыдным образом углубила поцелуй, зажмуриваясь, взрываясь, умирая. Позволяя ему. Умоляя его. Желая его больше, чем можно себе представить. Только внезапно проснувшееся благоразумие заставило девушку на секунду оторваться от него.
— Так нельзя, — прошептала она, а сама все равно снова потянулась к его губам, зажмуриваясь только сильнее. — Так нельзя, Габриэль.
— Знаю, — на выдохе ответил он. — Я знаю.
Маринетт не выдержала и снова впилась в его губы, отключая сознание и галдящую на первом этаже реальность. Она хотела его. Безумно, бездумно. Полностью. И она позволила ему подхватить себя за бедра, в то время как сама обвила его талию ногами.
Словно мотыльки, стремящиеся к огню, они летели к своим чувствам, не видя ничего вокруг. Они понимали, что обожгут свои крылья, что достигнут огня и погибнут, истлев в нем полностью. Что будут последствия всего того, что происходило между ними.
За чувства надо платить. И они надеялись, что им не предоставят счет в конце вечера.
Габриэль шел, держа ее на руках, в гостевую спальню, ни на секунду не прерывая отчаянных, слишком живых, необходимых и правильных поцелуев.
Маринетт обвила руками его шею, растворяясь в запахе его одеколона и океане всепоглощающих чувств. Дверь гостевой комнаты закрылась за ними на ключ.