– Вы очень добры, маркиз, – девушка, кажется, засомневалась, – если только обучение вас не утомит.
– Я не более добр, чем вы прекрасны! – своевременно ввернул юноша и подошел к креслу Ирмы, протягивая гитару. Белые пальцы пробежались по грифу, девушка осторожно пристроила гитару на коленях. Эстебан, склонившись к плечу ученицы, стал объяснять, как правильно держать инструмент и зажимать струны.
– Когда знаешь лютню, это уже не очень сложно, – решила Ирма, взяв на пробу несколько аккордов. Она тряхнула головой, и кудрявый локон соблазнительно запрыгал по шее, так что Эстебан не удержался – прижал прядку легким, быстрым поцелуем. Девушка вспыхнула и вскочила с места.
– Что вы себе позволяете, маркиз?!
Она часто дышала, на щеках выступил румянец. Юноша поспешно принял умеренно виноватый вид.
– Простите, эреа… хоть я и не раскаиваюсь. Вы так прелестны, что я не смог удержаться. Ведь недаром же меня прозвали наглецом! – он добавил веселую улыбку. Как ни странно, слова были почти полностью правдивы… Девушка энергично прошлась вдоль книжной полки, затем снова села в кресло, но не рядом с собеседником, а в противоположное, где до этого сидел он сам.
– Ну и что с вами теперь делать? – спросила она без улыбки. – Прощать – опасно, просить удалиться – скучно…
– На все ваша воля, эреа, – Эстебан продолжил изображать смирение.
– Хорошо! – девушка снова тряхнула головой (прыгающий локон на сей раз был вне доступа кавалера) и улыбнулась с некоторой долей яда – Я придумаю для вас задание. Справитесь – получите прощение, не справитесь – пеняйте на себя!
– Я в вашем распоряжении!
– Для начала дайте мне гитару, – попросила она довольно спокойно. Эстебан подчинился, тревожно вглядываясь в лицо Ирмы. Хороший инструмент, будет жалко, если эта особа в виде мести его повредит. Но девушка принялась задумчиво перебирать струны, пробуя несложные упражнения. Маркиз постоял некоторое время, затем занял ее кресло и стал задумчиво изучать обстановку с новой стороны. Его заинтересованный взгляд уже несколько раз упал на письмо, но прочесть его незаметно не удалось бы. Наконец, Ирма прижала струны ладонью и взглянула на гостя. Позже Эстебан будет утверждать, что в этот момент он заметил шалый огонек в ее глазах, и, может статься, не слишком преувеличит.
– Возьмите там чистый лист, перо и откройте чернильницу.
Она подошла к столу, забрала свое письмо. Проследила за приготовлениями.
– Думаю, вы умеете менять почерк?
Эстебан кивнул. А кто же в Олларии этого не умеет?
– Хорошо. Тогда пишите… – девушка двинулась вдоль полок, размышляя. На лице появилась довольно ехидная улыбка, но, кажется, относилась она не к маркизу, и Эстебан подумал, что он прощен. – «Досточтимый Эр! Мое положение обязывает меня молчать, однако я смею положиться на Вашу деликатность и обратиться в письме, поскольку не имею больше сил сдерживать свои чувства. Ваши благородство и добродетель…»
Она остановилась и повелительно взмахнула рукой.
– Напишите эти слова с большой буквы, маркиз!
Эстебан кивнул, стараясь понять, что именно задумала его приятельница.
– Эреа, так мы будем… вроде Сузы-Музы?
– Может быть… – загадочно улыбнулась девушка. – А может быть, и гораздо лучше. Вы готовы?
– Да, я написал.
– «Благородство и Добродетель, о которых я премного наслышана, являются примером качеств истинного Человека Чести, и уподобляют Вас сверкающему бриллианту среди сора и гнили, в которые обращен наш мир, и, прежде всего, некогда великая Талигойя…»