— Несомненно, — Эстер вновь улыбнулась, не в силах удерживать серьёзное выражение лица. — Что уж скрывать, я люблю беседы, особенно по ночам.
Одобрительно кивнув, чекист вернулся к счёту капель.
«Раз, два, три…» — едва слышно шептал он, а Эстер лишь завороженно за ним наблюдала. Феликс и правда изменился. Но не потерял прежнего себя.
Когда Дзержинский ушёл, девушка с ужасом посмотрела на настенные часы: до половины второго они обсуждали одни только лекарства! А на душе было так легко, улыбка не сходила с алых уст революционерки, и вновь переживания юности захлестнули её с новой силой. Щёки горели румянцем, а ноги не позволяли усидеть на месте, заставляя расхаживать из стороны в сторону. И вдвойне было радостно, что её давняя ошибка с письмом теперь не важна и есть возможность всё начать сначала.
Чем глубже становилась ночь, тем быстрее утекала радость из сердца Эстер. Она достала из кармана ключ и провернула его, открывая верхний ящик стола. На первый взгляд в нём не хранилось ничего особенного: лишь дорогие препараты, предназначенные для самых высокопоставленных пациентов, и всё как положено — каждое лекарство опечатано, на каждом — подписи фармацевтической и врачебной комиссии. Но увы, Эвентова знала их секрет. Она вполне отдавала себе отчёт, что если и жалеет, что согласилась, то только самую малость.
*
Сидя в своей новой квартире, Эстер изучала медицинскую карту революционера, чтобы выяснить, как и от чего лечила его предыдущий кардиолог. Оглушительное дребезжание дверного звонка заставило врача вздрогнуть, и та едва не выронила из рук зажженную папиросу. Поразмыслив долю секунды, куда спрятать документ, по сути, государственной важности, девушка положила его на буфет, и спешно зашагала к двери, запахивая на ходу халат из сирийского шёлка. Медленно, с опаской провернув ключ и не снимая цепи, она посмотрела в щель и ахнула, отворив гостю дверь.
— С праздником вас, товарищ Эвентова, — с обаятельной ухмылкой и прищуром проговорил Феликс, вручая товарищу букет красных гвоздик, обёрнутых в такую же пурпурную бумагу и затянутых жёлтой атласной лентой. Эстер приняла подарок, одаривая гостя радостной улыбкой. Она прижала цветы к себе, и мужчина мысленно отметил, как они сочетаются с нескромным бордово-золотым ночным одеянием и спадавшими на него влажным пшеничными волосами его давнишней знакомой.
— Спасибо вам, товарищ, — врач вдохнула полной грудью сладкий аромат и подняла глаза на Дзержинского, заметив у него в руках загадочный газетный свёрток, — но что сегодня за праздник?
— Как же это! День медицинского работника, Эстер Йосефовна.
— Вот оно что, совсем запамятовала, — ещё бы, когда все мысли девушки вились вокруг недавней встречи с генсеком и приказа, который она согласилась выполнить, и даже вновь охватившие её любовные переживания родом из юности не могли утихомирить ту тревогу, с которой она жила с первого своего дня в Москве. — Но как вы нашли мой адрес? — революционерка с наигранным испугом обратила свои большие серо-голубые глаза на залившегося от услышанного смехом председателя ОГПУ.
— Вы серьёзно? ЧК знает своё дело, — довольный своим ответом, мужчина ещё шире ухмыльнулся, но за наигранным весельем Эвентова заметила потаённую боль во взгляде Железного Феликса, и ей захотелось хоть как-то увести его от тягостных раздумий.
— Уж я-то знаю, — засмеялась Эстер, вспоминая другой случай из своей жизни. — Что ж, прошу, не стойте здесь, давайте пройдём к столу, — чинно поклонившись и грациозно указав рукой, как революционерку ещё в детстве приучили гувернантки, она взяла мокрую от бесконечного дождя шинель чекиста и повесила на крюк, украдкой проведя пальцами по истрепавшейся шерстяной ткани. Девушка прошла вперёд, а за ней последовал Дзержинский, попутно исследуя взглядом квартиру Эстер — от профессиональной привычки было не сбежать даже в свободное от работы время.
Пока она отходила в спальню, чтобы поставить цветы в воду, чекист приоткрыл завесу тайны над тем, что было спрятано в газете.