- Вот, - развернул тряпку и сунул Разлогову.
В темноте проступали лишь очертания. Разлогов вернулся в машину и включил свет.
- Давай сюда.
Мужик ловко достал из пистолета обойму и оттянул затвор. Пистолет клацнул, вспоров заговорщическую тишину. У Разлогова морозец пробежал по спине. Небольшой кусок стали, ладно умещавшийся в грубой руке мужика, и притягивал и пугал.
- Держи.
Разлогов взял пистолет неумелой рукой, повертел, почувствовав приятную тяжесть.
- А от чего брат умер? – спросил он, словно боялся, что между лежащим у него на ладони предметом и смертью брата может быть какая-то связь.
- Спился. Ты не думай, ствол чистый, с войны. Кто там учитывает… За пять штук возьмешь?
Разлогов посмотрел на него.
- С обоймой. Восемь патронов… Ну, за четыре?
Никогда прежде Разлогов с оружием дела не имел. Когда мужик предложил пистолет, единственным мотивом приобрести его было – на всякий случай. Но увидев пистолет, а тем паче подержав в руке, Разлогов почувствовал, что тот ему нравится.
- Брат помер, а мне он на что? Вожу в машине, не знаю, как избавиться.
Разлогов положил ствол на соседнее сиденье, достал портмоне и отсчитал четыре тысячи. Мужик, явно обрадованный, положил обойму рядом с пистолетом.
- Восемь патронов, – повторил он, скомкав деньги в кулаке. – Спасибо брат!
Разлогов завел двигатель и, нажав на газ, понесся вперед, словно за ним гнались. Скрывшись за поворотом, он остановился, вышел из машины, взял тряпку, которой протирал стекла, завернул в нее пистолет и обойму и убрал в багажник.
Мать любила пастельные тона, камин, нарисованные на стенах узоры, мебель под старину, цветы в горшках, которые привозили на лето и увозили на зиму. Матери нравилось, а Разлогову - нет, ему все казалось фальшивым, как розы из папье-маше.
Они сидели за столом в просторной столовой и пили чай. Яркий свет ламп, стилизованных под свечи, желтыми бликами мерцал на чайном сервизе. Кремовые с маленькими амурчиками шторы укрыли за окном апрельскую ночь.
Лариса Федоровна подлила себе из чайника и широко зевнула, запоздало прикрыв рот большой ухоженной рукой. Ей было пятьдесят пять, но лицо еще сохраняло отблеск былой красоты. Ярко-рыжие волосы были уложены, вырез малиновой кофты открывал покрытую сетью морщин, словно старую картину, грудь, на которой поблескивал маленький ромбик с изображением тельца. Она сделала глоток и посмотрела на свои ногти, тоже малиновые.
Разлогов положил на стол конверт.
- Вот. Как ты просила.
Лариса Федоровна заглянула в конверт.