Женщина подошла к туалетному столику и взяла гребень. Она аккуратно села на стул и стала расчесывать спутанные длинные волосы.
— Позови служанку, пожалуйста. — тихо сказала она, даже не глядя на Кару.
Морд-сит, тонко почувствовавшая перемену в ее настроении, кивнула и вышла из комнаты, оставив Кэлен одну.
***
Мать-Исповедница шла по коридорам Народного Дворца, ступая медленно и уверенно, не испытывая ни малейших проблем с пышными юбками своего платья: за последнее время ей пришлось провести много времени в дорожной одежде, но привычка ходить в платьях с длинным шлейфом вряд-ли могла когда-либо оставить ее.
Ее не покидало ощущение, что сегодня весь мир застыл и преобразился в одну картину, которая отображала суть понятия «скрываться под маской» как нельзя целостно и наглядно. Все люди во Дворце, встречавшиеся Матери-Исповеднице и сопровождавшим ее морд-сит, занимались обычными делами, радовались предстоящему торжеству, улыбались небольшим мелочам и тихо, чтобы никто не слышал, перешептывались, словно в их маленьком мире не происходило ровным счетом ничего важного. Кэлен могла бы подумать, что их отнюдь не волновали чужие беды и несчастья. Но она знала: под этими улыбчивыми масками и скрывалась вся суть происходящего — то, насколько глубоко людей прожгли ужасы войны.
Кэлен не могла ни скрыть, ни отринуть свое волнение, настолько нечеловечески сильным оно было. Она могла лишь дышать, рвано и прерывисто, пока ноги несли ее к залу бракосочетания, пока ее сознание вытаскивало из самых своих глубин самые тяжелые воспоминания.
На Кэлен со свежими силами обрушилась боль от потери всех Исповедниц, и то, что она осталась последней в роду, вновь стало болезненно ясно и очевидно. Она чувствовала себя так одиноко, так неправильно, зная, что к алтарю ее не мог повести ее отец — исповеданный человек, лишенный души и покинувший мир много лет назад; что она не увидит улыбающихся глаз своей матери и своей названной сестры. И пусть эти давнишние раны уже успели зарубцеваться, они все же отдавались призрачной болью где-то в ее сердце.
Кэлен надела Маску Исповедницы, чтобы никто не смог увидеть ее чувства. Маска будто намертво приросла к каждой черте ее лица, к каждой мышце, лишив способности к малейшему проявлению эмоций. Она намеревалась дать людям повод отвлечься от своих тягостей и, наконец, выдохнуть спокойно, а потому не могла позволить себе слабость.
Кара и другие морд-сит, шедшие рядом, теперь вышли немного вперед и завернули за угол. Мать-Исповедница последовала за ними, и они оказались у входа в зал, который с двух сторон окружали солдаты Первой Когорты. Ей не нужно было даже задумываться, у правильных ли дверей они оказались, поскольку ее воспаленное сознание узнавало каждый виток изящной золотистой росписи, украшавшей их. Она успела запечатлеть в памяти каждый сантиметр пространства, даже положение каждого владетелева канделябра в зале, где ей предстояло распрощаться со своим прошлым и настоящим.
Вряд ли ее могло удивить хотя бы что-нибудь: она была готова к кроваво-красным шторам, того же цвета вымпелам и еще Создатель-ведает-чему, горячо любимому домом Ралов.
Стражники улыбнулись и отсалютовали ей. Кэлен не могла не отметить, с каким необычным для нее, но тем не менее открытым благоговением они сделали это. Она могла догадаться, что это было связано не со статусом Матери-Исповедницы, а со статусом будущей жены их Магистра.
— Все уже там? — спросила Кэлен, прерывая недолгое молчание. Солдаты кивнули в это же мгновение, и Кэлен не смогла не отметить быстроту их реакции.
— Да, Мать-Исповедница.
— По д’харианскому обычаю, невеста должна заходить в зал последней, — шепнула ей на ухо Кара.
— Ах, да. Совершенно вылетело из головы, — чуть громче, чем следовало, ответила она морд-сит.