‒ На случай, если ты забыла, ангел мой, я был чертовски пьян ‒ от крови и виски. Я бы не стал придавать такого значения тому, что я наговорил в том состоянии.
Я моргнула.
‒ То есть ты хочешь сказать, что это неправда?
Он без промедления ответил:
‒ Именно это я и хочу сказать.
Я замолчала, пытаясь осознать услышанное.
‒ Но зачем ты тогда это сказал? ‒ спросила я, окончательно запутавшись. Неужели это очередная его игра? И если так, то чего он хочет этим добиться?
‒ Ты лучше кого бы то ни было должна знать, насколько далеко я могу зайти, чтобы получить желаемое. Я могу сказать всё, что угодно, ‒ заявил он, чрезвычайно гордый собой.
‒ И что же ты хотел от меня той ночью?
Самодовольства на его лице только прибавилось.
‒ Твою кровь и послушание, разумеется. Хотя, должен признать, приказать тебе говорить только правду было моей самой блестящей идеей за неделю.
Моё лицо вспыхнуло, стоило только вспомнить обрывки устроенного им допроса.
О Боже. Я ведь столько всего ему наговорила. Призналась во всём…
Он приблизился ко мне, наклонив голову ко мне, его глаза следили за моим лицом, за тем, как щёки стремительно краснели.
‒ Если когда-нибудь захочешь вырваться из своей клетки, маленькая голубка… ‒ он провёл пальцами по моей щеке. ‒ Я к твоим услугам.
Я вздрогнула. Он пытается смутить меня, задеть за живое, и ему это хорошо удаётся.
Даже слишком хорошо.
Разозлившись, я хлопнула его по руке.
‒ Не трогай меня.
‒ Почему? ‒ с напускной скромностью спросил он. ‒ Мы же оба знаем, что тебе нравятся мои прикосновения.
Я сузила глаза, внимательно разглядывая его. Да, весь его вид излучал уверенность, включая расправленные плечи и надменную ухмылку, но в его глазах был какой-то странный блеск. Что-то похожее на страх. Страх быть отверженным. Страх позволить кому-то увидеть его настоящего и бросить из-за этого.
Может, в этом всё дело. Может, он отталкивает меня, потому что боится, что если не сделает этого первым, то это сделаю я.
‒ Я не верю тебе, ‒ произнесла я. Мой голос прозвучал тихо, но в нём не было сомнений. ‒ Ты пытаешься оттолкнуть меня.
Раздражение вспыхнуло в его глазах, он опустошил свой стакан и направился обратно к барному шкафу.
‒ Нет, ангел. Это ты не хочешь мне верить, ‒ сказал он, наливая себе ещё. ‒ Ты ведь всегда так делаешь, да? Избегаешь правды до тех пор, пока не перестаёшь вовсе видеть её из своего надёжного убежища?
Вот же му…
Взяв себя в руки, я пошла за ним.
‒ Делала. Раньше. И, по крайней мере, готова это признать. А вот о тебе такого не скажешь.
Его плечи напряглись, стоило мне остановиться позади него. Что-то внутри меня пульсировало ‒ возможно, кровная связь, ‒ и внезапно я захотела прикоснуться к нему. Я протянула руку и нежно коснулась его спины.
Он вскинул голову, но не обернулся.
‒ Посмотри на меня, ‒ тихо попросила я.
Он не шелохнулся, и я скользнула рукой к плечу и развернула его к себе. Высокомерная усмешка стала для меня пощёчиной, страшным оскорблением. Он хотел таким образом отпугнуть меня, заставить отступить. Но я не сдавалась.
‒ Ты влюблён в меня?
Его ухмылка сошла с лица.
‒ Говорю же, это просто ошибка. Я был пьян, ‒ сказал он, выплёвывая каждое слово.
‒ Ты всегда пьян.
‒ Верно подмечено, ‒ он поднял стакан, салютуя мне, и сделал большой медленный глоток.
‒ Ты влюблён в меня? ‒ спросила я снова. Если это не правда, а просто пьяный бред, то зачем ему было стирать воспоминание? Зачем он вычеркнул целую ночь из моей памяти?
Его лицо потемнело.
‒ Предупреждаю, ангел. У меня сегодня нет настроения на игры.
‒ Отлично. У меня тоже.