Швыряю пустой стакан в мусорку и иду вперёд, пока меня не перехватывает рука, заставляя свернуть к отелю. Ну да, дороги-то я, собственно, не знаю, пёрла наугад, хорошо, что за этим следил Сансет и не дал мне уйти за горизонт. Его рука словно гасит наполовину моё раздражение, приводит в себя, заставляет навернувшиеся на глаза слёзы впитаться обратно. И хорошо, и ладушки, к тому моменту, когда мы заходим в номер, мне уже не хочется убивать и убиваться. Просто немножечко вымереть, чтобы не смотреть в глаза Сансета, полные волнения и непонимания.
Он ставит пакеты с едой у телевизора и тянет ко мне ладонь, словно что-то просит. Переводчик? Показываю свой телефон — кивает одобрительно, да, именно его.
— Что случилось? — эмоций Сансета хватает, чтобы расцветить ими монотонный голос переводчика.
— Люди. Они обзывали тебя. Говорили, что я купила тебя.
Блин, снова становится обидно до соплей. И за него, и за себя. Эти несколько дней мы словно на необитаемом острове прожили и позабыли, что вокруг люди, а они любят делать больно. Сперва те парни на пляже, теперь долбанные соотечественники. Будто на нас табличка «Бить сюда». Не смотрю в лицо Сансета, смотрю на его руки, которые сжимаются в кулаки. А потом разжимаются и исчезают из моего поля зрения. Одна осторожно ложится мне на плечо, вторая забирает смартфон из моей ладони.
— Это не так. Они дурные люди. Ты знаешь.
Да знаю я, теперь мне ещё и стыдно. За то, что на самом деле за себя мне обидно гораздо сильнее. За то, что я так и не нашлась, что сказать этим «дурным людям», за то, что меня сейчас пытается утешить парень, который мне годится почти что во внуки. За то, что по мне сразу видно, что сидеть рядом, проявлять внимание, заботиться можно только за деньги… И вот тут меня накрывает, и я сматываюсь рыдать в душ. Всё равно мокрая как карась.
В душе я проторчала не меньше часа, мокла, остывала, пыталась перестать повторять про себя услышанные утром слова, снова умывала лицо, но краснота из глаз не уходила. Да и вообще — с таким лицом нужно плакальщицей на похоронах работать, а не свой последний день в Тае проводить. Уф-ф, кажется, всё-таки становится легче, а пока я расчёсываю мокрые волосы, напряжение уходит почти полностью. Буду надеяться, что Сансет не увидел моего безграничного эгоизма и решил, что это я за него переживаю.
Бедный ребёнок там, наверное, весь извёлся — с этой мыслью я выхожу из ванной и получаю поддых умилительной картинкой: Сансет в кресле играет в телефоне, да так азартно, что мне даже становится интересно, во что. Это мне-то, абсолютно равнодушной ко всем играм, кроме, может быть, бессмертного солитёра. Впрочем, мальчик сразу отвлекается от игры и взволнованно рассматривает меня, закутанную в отельный халат. Я тем временем пытаюсь убедительно ему улыбнуться и иду развесить на креслах снаружи свои вещи, чтобы они хотя бы высохли перед тем, как я спрячу их в чемодан. Футболка и шорты на сегодня сгодятся, а завтра я снова превращусь в северную жительницу, которой явилась сюда месяц назад. Главное — не сдохнуть от жары здесь в аэропорту и не околеть там после возвращения.
Время уже переползло за полдень, выходить ещё куда-то по такой жаре было бы просто опасно, поэтому я, как и мой гость, лезу развлекаться в Сети, валяясь на кровати. За этим бессмысленным и необременительным занятием проходит ещё пара часов, Сансет переключился с игр на телевизор, снова смотрит какой-то сериал про тайских студентов, я вполглаза приглядываюсь к происходящему на экране.