Пистолет натирал поясницу при ходьбе, одним присутствием о себе напоминая.
Витя позволил губы в плотную линию сжать. Захотелось вдруг разыграть спектакль: взять, например, Анну за талию, и посмотреть в глаза этому графу, как его назвал Космос, одним взглядом говоря, что может быть свободен. Но сдержался.
Просто, блять, чудо какое-то.
Андрис чуть попятился назад, когда наткнулся взглядом на две мужские фигуры. На миг на его лице промелькнула гримаса испуга, но быстро Озолс стрельнул глазами в сторону Ани и, не заметив во взгляде девушки и тени страха, выдавил из себя на сильно ломанном русском:
— Йа не знал, что у т’ьебя гости…
— Да, так вышло, — улыбнулась Князева, за ухо чёрную прядь заправляя. Пчёлкин не отвел взгляда от латыша, словно пытался всю суть его прознать.
— Это друзья моего двоюродного брата, познакомься…
Космос коротко глаза прикрыл, словно указывая девушке не откровенничать особо, и та поняла. Соврала, указав рукой сначала на Холмогорова, потом на Витю, стоявшего у неё почти что за плечом:
— Антон и Дима.
— Андрис. Прий’атно познакомит’ся, — сказал Озолс не особо искренне, когда в какой-то уж слишком заметной осторожности качнул головой в сторону Пчёлы.
Витя усмехнулся самодовольно; всё-таки, напугался! Только вот дрожь в голосе, в рукопожатии латыша не обрадовала особо.
Потому что понимал, что парень этот останется у Анны на несколько часов точно. Что они могут — и будут точно — обсуждать Ригу: ситуацию в городе, студенчество своё, что, наверняка, как минимум, у другана её, было веселым. И, кто знал, как на них ностальгия подействовать могла?.. Вдруг решили бы поцеловаться? По-дружески?
От одной мысли у Пчёлы костяшки зачесались. Не понял, откуда такие идеи в голове взялись, почему не пропадали, но держать себя в руках стало тяжело. Он стоял за спиной Анны и прямо-таки чувствовал, как торкала кровь в вены.
Сердцебиение ощущалось особенно сильно в районе живота, отчего Витю передергивало неприятно.
Латыш пожал руку Космосу с таким выражением лица, словно за руку с самой смертью поздоровался. Потом перевел взгляд, едва ли не умоляющий о помощи, на Аню и сказал:
— Йа прив’йоз веши. Как ты и прос’ьила.
Девушка улыбнулась в смущении, подошла к чемодану Озолса, украшенными многочисленными наклейками с названиями городов. Потом присела на колени, опуская багаж плашмя на пол, раскрывая многочисленные замки и заклепки.
Сразу же показались ткани одежд: преимущественно спокойных и классически сдержанных цветов, но Витя заметил, как среди чёрно-белой гаммы мелькнуло вдруг ярко-синее, почти васильковое пятно. Оказалось, атласная рубашка.
Вероятно, Анне подходила очень.
Пчёла размял шею и наткнулся на взгляд Андриса, который явно ощущал себя не в своей тарелке. Латыш перевёл взгляд с «Антона» на «Диму» и обратно, словно думал убедиться, что никакое его действие не вызвало бы агрессии крепких мужчин, и опустился к Князевой на пол. Заговорил, подсказывая:
— Здь’есь верхна одежда. Пани пыталась слож’ьить зимну куртку, но мы вмь’естили лишь по’льто. Не с’ьердись, мила ми.
Желание оторвать косяк от двери перерастало в потребность. Потребность замахнуться деревянной балкой прямо по зубам этого Озолса, чтобы не говорил больше таких слов его Княжне.
«Мила ми», значит?.. Как интересно, и, самое главное, как по-дружески мило!
Девушка кивнула, приподняла за плечи своё твидовое тёмно-синее пальто, в котором тёплые рижские зимы позволяли ходить даже в январе, и переложила его в сторону. Внимательно просматривала одежды свои, а потом вдруг посмотрела на друга:
— Пан Берзиньш сильно поднял цену за квартиру?