1.1
Карета тряслась по проселочной дороге, и Гарри проклинал каждую кочку. Сиденья были жесткие, экипаж — ноги не вытянешь, вдобавок через маленькое окошко впереди несло перегаром кучера.
Хотелось вырваться из этой трясущейся клетушки, расправить крылья и взлететь в хмурое серое небо, похожее на рыхлую комковатую кашу, вспороть мокрые облака, устремившись в лазурную высь. Гарри повел плечами, унимая привычный зуд в лопатках, и уставился вдаль.
Глупо получилось. Петер, конечно, зарвался, подшучивая над ним на том пиру. Но, по-хорошему, Гарри должен был посмеяться вместе со всеми. Нет же, взыграла фамильная гордость или, скорее, спесь, и он потребовал удовлетворения, сделав только хуже. Теперь всем ясно, что в каждой шутке есть доля правды, и слова Петера стали повторять на каждом углу. К счастью, Гарри к дуэли уже поостыл и поэтому не стал убивать нахала, лишь слегка задев плечо. И вот Петер будет хвастаться перед дамами свежей повязкой, а ему, Гарольду, придется целый месяц томиться в какой-то глуши с дурацким названием, которое вечно вылетало у него из головы.
— Скоро уже эти Корытца? — нетерпеливо спросил он у кучера.
— Лоханки-то? Скоро, вашисконность, — привычно ответил тот, как и час, и два назад. Однако потом добавил: — Вон уж виднеются.
Высунувшись из экипажа, Гарри и правда увидел высокую колокольню храма, а под ней — россыпь приземистых крыш, укрытых потемневшей соломой. Всего месяц — утешил он себя. Пролетит — не заметишь. Потом будет вспоминать об этом, как о приятном отдыхе. Свежий воздух, охота, селяночки…
Экипаж трясся по дороге, приближаясь к месту его ссылки, и уныние, которое Гарри настойчиво гнал от себя, охватывало его все сильнее. Впасть бы в спячку и проснуться через месяц, чтобы не видеть ни этих убогих огородов, ни чумазых детей, ни брехливых собак, что уже целой сворой бежали следом.
— Куда ссыльного доставлять? — гаркнул кучер, завидев девку, что придерживала корыто, оперев его на крутое бедро. — До городничего?
— До Кэти, — ответил женский голос. — Там его уже все ждут.
Гарри вообще не хотелось знать ни кто эти все, ни кто такая неведомая Кэти. Он с раздражением дернул узел шейного банта, борясь с желанием выскочить прочь и побежать назад со всех ног.
— Тппррр, — громко скомандовал кучер, натянув поводья, и экипаж, тряхнувшись в последний раз, остановился.
Гарри сдержал рвотный позыв, с усилием сглотнул горькую слюну и открыл дверь. Ступив наружу, тут же увяз в густой рыжей грязи по самую щиколотку.
Поглазеть на него собралась вся деревня: крепкие мужики смотрели настороженно и угрюмо, женщины, сбившись в кучки, хихикали и шептались, глазастая детвора облепила все заборы как стайка скворцов.
Гарри с усилием поднял ногу, и жирная грязь жадно чавкнула, нехотя отпуская его ботинок, бежево-розовый оттенок которого продавец пафосно называл цветом щечек любимой женщины.
— Вот дерьмо, — вздохнул Гарри, понимая, что замшу уже не отчистить.
— Милости просим в Лоханки, ваша исконность, — торжественно объявил усатый мужик, слегка подтолкнув вперед дородную девку с подносом в руках.
Гарри с тоской окинул взглядом выдающиеся стати блондинки, отщипнул кусок хлеба и закинул в рот.
— Пожалуйте сюда, герен Шпифонтейн, — поклонившись, указал мужичок на распахнутые двери, к которым, надо же, вела ковровая дорожка. Ступив на нее, Гарри оттер грязь с ботинок, и повернулся к кучеру.
— С багажом аккуратно, — строго приказал он и пошел отбывать срок.
Глава 2. Знакомство
Я сбилась с ног, готовясь к приезду ссыльного: лучшая комната сияла чистотой и благоухала свежестью, фирменное блюдо — каре ягненка в клюквенной подливе — томилось в печи, ожидая своего часа. Я даже выстелила ковром дорожку к таверне и отжалела монету Франтику, чтобы тот не играл на своей лютне и не испортил первое впечатление от Лоханок.
Герен Шпифонтейн прибыл к вечеру, слегка задержавшись в пути. Он оказался мужчиной видным и широкоплечим, и женщины, собравшиеся за забором, тут же принялись вздыхать и хихикать, обсуждая и модную прическу — по бокам головы выстрижено короче, а сверху и сзади длиннее, — и шейный платок в розовую полоску, и серьгу, блестящую в левом ухе, точно у какого-то пирата.
Он вышел из экипажа, выругался, вступив в самую грязь, вытер ноги о мой ковер и, отломив горбушку от хлеба, поднесенного Мэриан, прошел в таверну. Пряча волнение, я вцепилась в передник, нещадно комкая его под стойкой.
— Добро пожаловать в Лоханки, герен, — улыбнулась я.
Он окинул скучающим взглядом обеденный зал и спросил:
— Моя комната?..