На рынке палатка, где продавали что-то дымящееся и горячее, не разочаровала. Этот поджаренный хлеб, обваленный не пойми в чём, был вкуснее, чем стряпня в трактире Зела. «Дороговато, конечно», — думала Кива, вкладывая деньги в руку торговцу, — «но в конце концов я не часто себя так балую, почему бы не сделать этот день ещё лучше». Настроение и вправду было на высоте, она ела вкусную и горячую еду, которую могла не красть, а купить, и это по-особому радовало. Как будто становишься кем-то большим, чем трущобной крысой. «Выбраться из-под земли, пусть даже и на семь дней, чудесно, можно будет увидеть восход солнца», — размышляла она, направляясь к месту встречи у подъёма наверх. В эти минуты она даже забыла, что слишком яркий и прямой солнечный свет на первых днях будет слепить глаза, что от высокого неба будет странное чувство беспокойства и головокружения. Но если можно было привыкнуть к жизни в тёмном подземелье и нечистотах, постоянно спасаясь то от людей закона, то от более опасных людей, нарушающих этот самый закон, значит можно было спокойно привыкнуть и к тому миру над землёй. И видят боги, к тому миру привыкать хотелось. Каждый из них хотел вырваться из трущоб наверх, к свету и ветру, перестать быть крысой, коей их вырастила улица. Кива часто думала об этом, но даже не знала как им, не умеющим жить иначе как воровством и редкими убийствами, начать жить по-другому. Сродни тому, как учиться ходить заново. Ей, конечно, удалось не упасть на самое дно этой жизни, у неё был вполне естественный для улиц и трущоб доход. Ей не приходилось торговать телом, и даже многие болезни её миновали, ей не нужно было никому подчиняться, и её избивания закончились лет в восемь, когда она научилась не только быстро бегать, но и уворачиваться от ударов. Ей не нужно было помнить о родителях, потому что мать умерла, когда девушке было четыре года, а пьяный отец в пять лет выставил её на улицу, возможно лучшее, что он сделал для неё. Кива научилась выживать и принимать реальность такой, какой она была. Без иллюзий и пустых надежд. Она знала, что ей придётся меняться под мир, если она хочет не только выживать, но и жить.
Именно с такими мыслями девушка дошла до винтовой лестницы, ведущей наверх, спустя часа четыре после того, как отправила мелких на сборы. «Привычка разговаривать с собой может и вредная, но даёт размышлять и не впадать в отчаянье, а это, пожалуй, самое важное для таких отбросов, как мы. Хм, и по всей видимости у меня ещё полно времени для таких разговоров, так как я пришла первой». Проход наверх охранялся, как и всегда. Ал предпочитал пользоваться не основным подъёмом, где слишком часто мелькала полиция, а другим, расположенным немного дальше от оживлённых мест. Местная банда, которая имела большее влияние, взимала плату за проход наверх. Было несколько путей пройти через них: первый — проскользнуть, второй — пробиться, третий — заплатить, четвертый — это подкупить самого охранника. Её группа предпочитала чаще всего именно четвертый. Хотя в первое время приходилось незаметно проскальзывать, рискуя получить трёпку. Ал договаривался с охранниками, что если те будут их пропускать, не взимая денег, то из верхних городов он будет приносить им хорошую выпивку. Это было весьма выгодное предложение, так как сами громилы не могли подниматься наверх, а местное пойло не шло ни в какой сравнение с тем же виски, который можно было достать в Митре. Поэтому чаще всего шестеро подростков проходили наверх без особых проблем. Кива села недалеко от того места, где располагались сами охранники, сняла торбу, закинула ногу на ногу и закрыла глаза, смиренно ожидая прихода остальных.
— Снова вам надо наверх, девчонка? — спросил, не глядя на неё, один из мужчин.
— Да, примерно так, — скучающим тоном ответила Кива, натягивая капюшон.
— Тогда добудьте нам хорошего вина, ходят слухи, что оно не хуже того виски, что вы принесли в прошлый раз.
Пожав плечами, Кива закрыла глаза и начала дремать. «Ещё полно времени прежде, чем все соберутся». Но это оказалось не так. В течение часа все были на месте. Плащи, мешки, одежда выбранная с тем расчётом, чтобы её цвет не выдавал хозяина в темноте. Вполне добродушное выражение на лицах Ала и братьев и радостный блеск в глазах младших, для коих этот подъем на поверхность был первым в жизни. Командир кивнул ей в знак приветствия и направился к страже.
— Берёшь с собой этих малявок? Странно, на мой взгляд дурная затея, — снова сказал болтливый охранник.
— В этот раз мы на подольше, чем обычно, хочется выгулить их. Ничего интересного не слышно? — со смешком сказал Ал.