И тут произошло третье, и главное. Еще не успели расседлать коней, как во двор наметом[58] влетела всадница, простоволосая, в распахнутой шубейке.
— Княже! Не милости прошу, но правосудия!
По щеке Миланы змеилась ссадина, под глазом наливался чернотой свежий синяк. Ростислав подхватил ее под руку, Данюшка скорее начала разматывать свой платок. Но Милана словно не осознавала своего соромного вида; она властно отстранила руку князя; она не заметила поданного платка; глаза ее полыхали черным пожаром.
— Я не останусь более в роду Сычевых! Княже, прошу тебя, своей властью разреши меня от брака!
— Да подожди ты, расскажи, что случилось? Муж поднял на тебя руку?
— Руку он поднимал не раз. Между нами давно уже не было ладу, а мать его и вовсе жизни мне не давала. А теперь свекровь обвинила меня в неверности, а он… вот что сотворил!
Разметавшиеся черные косы в беспорядке падали ей на плечи, но никто не посмел улыбнутся. Ростислав испытывал неловкость, но выговорил твердо и спокойно:
— Боярыня Милана, извини мой вопрос, но ответь на него правдиво. Это обвинение действительно ложно?
Милана ответила, прямо глядя князю в лицо:
— Да, княже.
— А кого называют твоим любовником?
— Тебя, княже.
Глава 8
Спор решается поединком.
Данюшка, наконец, закутала Милану в платок и увела в дом. И вовремя: ворота затрещали под тяжелыми ударами. Ростислав поспешно поднялся на высокое крыльцо: оттуда незваные гости были видны, как на ладони, но и сам он — отличная мишень.
Борислав Сычев, бесновавшийся сейчас за запертыми воротами, был здоровенный, похожий на медведя мужик, вполовину седой, но явно немереной силы. С десяток вооруженных мужчин, видимо, родовичей и слуг, толпились вокруг, размахивая рогатинами, горяча коней и крича на разные голоса.
— Эй, Сычев! — крикнул Ростислав с крыльца, враз перекрыв шум. — Что нужно тебе в моем доме?
— Верни мою жену, Ростислав! — прорычал Сычев. — Не злоупотребляй, Ростислав! — орал он, взвинчивая себя. — И на тебя управа найдется.
— Твоя жена не хочет к тебе возвращаться, — спокойно ответил Ростислав, упорно избегая называть его по имени.
— А то не твое дело! Верни мне мое!
— Слушай, Сычев! Оставь за воротами оружие, оставь своих людей, войди сюда, и поговорим втроем спокойно.
— Не о чем мне разговаривать ни с тобой, ни с той бесстыжей!
— Как хочешь. Жена твоя обратилась ко мне за защитой, и вижу теперь, не зря. Так что не желаешь решить дело миром — убирайся восвояси. Милана к тебе не пойдет, потому что не желает терпеть твои обиды.
— Я в своей жене волен!
— В холопах своих ты волен, а в свободном человеке никому воли нет.
— Я, глава рода, в преступнице волен, и тебе, Ростислав, лучше б помалкивать, пока про тебя не вспомнил!
— Не бросайся обвинениями, Сычев! В чем провинилась твоя жена, и в чем ты упрекаешь меня?
— Полно, Ростиславе! — Сычев скривился, а родичи его захохотали, явно неискренне. — За каким она в твое село побежала, как не к полюбовнику? А не так, так какого лешего с тобой там торчала?
Ростислав позволил себе улыбнуться.
— Ну, ты мне льстишь, Сыч! Я, помнится, в горячке лежал.
— А мне все равно! — голос Борислава сорвался на истеричный визг. — Сука подлая! Убью! И ты… ты…
— Не трудись, я понял, — холодно прервал его князь. — Ответь мне, Борислав из рода Сычевых. Ты обвинил свою жену в неверности, избил ее, и убьешь, если доберешься, в этом я не сомневаюсь. А мне-то почему только грозишь?
Борислав длинно выругался.
— Испугался, Борислав? С мужем сразиться — это тебе не на беззащитную женщину руку поднимать.