В этот миг, привлеченный шумом, из-за дома вылетел Третьяк, с обнаженным клинком, левой рукой тщетно пытающийся завязать гашник[82]. Это подкрепление, знать, и решило дело. Любомир, ругнувшись еще пару раз для порядка, убрался восвояси.
— Не бойся, прекрасная девица! — высокопарно заявил Третьяк сдавленно хихикавшей весинке. — С нами ты в безопасности.
— Ага, — не замедлил подтвердить Некрас. — Сами не обидели, так другим и подавно не дадим.
Глава 16
Убью за тебя.
Умру за тебя.
Для тебя стану жить.
Без тебя лишь жить не смогу.
Золотые проблески в зеленой листве недвусмысленно намекали, что скоро развезет дороги… И Ростислав испытал некоторое облегчение, когда посланные разведчики донесли, что противник стягивает к Мологе все свои наличные силы. Здесь, если будет на то воля богов, можно будет разбить его одним ударом и закончить войну. Ростислав приказал прекратить продвижение вперед, рубить засеки, укрепляться и ждать врага, чтобы дать решающее сражение. Нетерпеливому Новгородцу пришлось согласиться. Место они сейчас занимали — лучше не найти.
Вечером в Остромировом шатре сам Новгородский князь, его брат Гостомысл и Ростислав Белозерский в последний раз уточняли детали завтрашнего сражения. Вроде бы все было решено и не пораз обсуждено, а Остромир чего-то горячился, по тысячному разу вываливал одни и те же возражения. Зачем же ты, хотелось спросить Ростиславу, меня звал, если желаешь делать все по-своему. Но не спросил. Не стоило ссориться. Отчего-то Ростиславу вспомнилось, как Остромир в день встречи доверительно шепнул ему на ухо: «А девка, которую ты мне подарил, о-го-го! И уже непраздна». Остромир Грозный мог быть никудышным полководцем, но у него были сыновья.
— Все, други, — закончил Остромир. — Всем спать, завтра много придется потрудиться.
Ростислав шел по стану, среди догорающих костров. До рассвета, а значит, и битвы, оставалось всего несколько часов. Где-то уже спали, завернувшись в плащи, вперемешку белозерские и новгородские воины. Где-то еще сидели у огня, разговаривали, запоздало приводили в порядок оружие.
Вадим клевал носом, но не уходил, слушая в полудреме негромкий разговор. Тут же рядком да ладком, сидели неразлучные варяги, с которыми в последнее время Некрас странным образом приятельствовал.
— … Теперь твой черед! — услышал Ростислав, подходя. И Хаук начал рассказывать, неспешно, время от времени приостанавливаясь, чтобы перевести на чужой язык сложные обороты.
— Я поведаю вам об Асбьерне Красноглазом, стяжавшем себе великую славу, и потерявшем ее из-за женщины. У Асбьерна, сына Харальда, действительно были красные глаза, белые волосы, словно бы он уже родился седым старцем, и кожа белая, словно сливки, которая не загорала, даже когда он целый день греб под палящим солнцем, и справедливо будет сказать, что это был единственный его недостаток. Был же он чрезвычайно силен, и ловок, и отважен. И в родных фьордах, и в дальних странах гремела его слава как непревзойденного воина. Такова была его удача, что всего двадцати одного года от роду возглавил он дружину из славных мужей, мало в чем уступавших своему вождю, и был он жаден до добычи, щедр и ласков к своим воинам, те же считали Асбьерна лучшим из вождей. Кроме того, он мог слагать висы, и преуспел во всех благородных науках. А драккар его назывался «Белый волк».